Юрий Апенченко - Пути в незнаемое

По прибытии в забайкальский острог Успенский поначалу сильно затосковал. Не то чтобы смирился со своей участью, а словно бы одеревенел. Но вот протекло две трети срока, протекло десять лет — и Петр Гаврилович ожил. Теперь уж, казалось, он дотянет до воли, то есть до поселения за острожными палями, в поселке, где его ждали жена и сын.

И дотянул бы, если бы не происшествие восемьдесят первого года. В тот год каторжане, задумав побег, приступили к рытью подкопа.

В тюрьме Успенский держался несколько особняком. От побега отказался — незачем рисковать, когда «до звонка», до окончания срока, остается сравнительно недолго. Но как не помочь товарищам? Он работал в подкопе наравне с будущими беглецами.

И вдруг все прахом! Охрана обнаружила подкоп, дело сорвалось, острог затих, как в обмороке. Очнувшись, каторжане мрачно озирались: каждый подозревал другого, все искали измену, никто не допускал и мысли о случайном обнаружении подкопа. Хотя так и было.

Впоследствии заключенные не могли припомнить, кто первым произнес: «Предал Успенский». Помнили другое — инициатором был Игнатий Иванов. И еще мнилось как бы мистическое веяние: этот невысокий плечистый крепыш явился мстителем за своего однофамильца.

Киевский революционер Иванов был приговорен к повешению. Приговор заменили каторгой. Теперь он приговорил Успенского. О помиловании речь не заходила. Игнатий Иванов так же твердо уверовал в то, что Успенский мог предать, как сам Успенский верил в возможность предательства Ивана Иванова.

Была в остроге арестантская баня. Рубленая темная баня и в ней запечный угол. Когда-то Ивана Иванова заманили в глубь леса. Теперь Игнатий Иванов заманил в баню Успенского: надо, мол, потолковать секретно.

Успенского удавили. И уже бездыханного повесили. Расчет был прост — начальство не учинит дознания: явное, мол, самоубийство.

Так и вышло.

Потом, позже, заключенные судили и рядили. Одни утверждали: «Кошмарное преступление». Другие смягчали: «Кошмарное несчастье».

Еще при жизни Нечаева возникло что-то вроде мифа об его бессмертии. По крайней мере именно это можно вычитать в женевском издании журнала «Народная расправа». Речь шла не столько о бренной плоти Нечаева, сколько о духе нечаевщины.

В год ареста Нечаева юный Н. Морозов, будущий народоволец, поместил в рукописном журнале учеников 2-й московской гимназии хвалебную статью «Памяти нечаевцев».

Народник В. Дебагорий-Мокриевич, вспоминая молодость, писал: «Один из важных принципиальных вопросов, возбужденных у нас показаниями и объяснениями Успенского, которые он давал суду, в частности, по делу об убийстве Иванова, был вопрос о средствах, допустимых или недопустимых, для достижения известной цели; и хотя мы отрицательно отнеслись к мистификациям, практиковавшимся Нечаевым, так как, по нашему мнению, нельзя было обманывать товарищей по делу, но в вопросе об убийстве Иванова, после размышлений, мы пришли к другому заключению, именно: мы признали справедливым принцип: „Цель оправдывает средство“» [76] Дебагорий-Мокриевич. Воспоминания, СПб., без года изд., с. 64–65. .

В конце прошлого века двое отроков в гимназических шинельках надумали «поднять революцию во всей России». Они заподозрили в предательстве одного из своих товарищей и убили его [77] Богданович Т. А. История Саши Мякотина. Неопубликованная глава воспоминаний. Машинописная копия любезно передана нам дочерью писательницы Т. А. Пащенко. Следственные документы по делу А. Мякотина хранятся в ЦГАОР. . Участник убийства Б. Еленский, встретившись уже на Сахалине с известным журналистом Власом Дорошевичем, так объяснил свой поступок: «Под влиянием мозгового увлечения». Дорошевич дал примечательную характеристику этого человека, так и чуешь нечаевское: способный, но как-то поверхностно, все быстро схватывает; считает себя гением, любит порисоваться всем, даже своим преступлением [78] Дорошевич В. Сахалин. 1903, т. 1, с. 422, 426. .

Достоевский как в воду глядел, предугадывая, что и честные, простодушные, успевающие в ученье мальчики могут обернуться нечаевцами. А публицист М. Драгоманов проницательно указывал на глубину и распространенность «болезни нечаевщины».

Сообщения о западных эпигонах Нечаева прожигают газетный лист, и мы знаем, каковы эти «мальчики» и каково их «мозговое увлечение». Они меняют личину, толкуют о революции и не зависят от революционной этики. Сокрушители «ветхой морали» каркают на кафедрах. Словно из канализационных люков выскакивают всяческие ультра. В итальянских «красных бригадах» зубрят «Катехизис бойца», модернизованный вариант «Катехизиса революционера» [79] О современных экстремистах существует обширная литература. См., например, яркую книгу Ц. Кин «Итальянские мозаики». М., 1980. .

Дух нечаевщины не развеян.

И потому непреходящи смысл жизни и смысл борьбы людей той нравственной кладки, какая была у Германа Лопатина.

25 лет назад — на исходе 1960 года — вышел в свет первый сборник научно-художественной прозы «Пути в незнаемое». За четверть века выстроились на книжных полках почти два десятка томов этого издания. Из них и выбраны произведения, составившие эту книгу.

Первооснова этих произведений, как правило, документальна. Реальные искания реальных исследователей. Подлинные события. Невыдуманные конфликты. Невымышленные судьбы. А неизбежные в литературе авторские домыслы — всегда лишь доказуемо достоверные. Словом — правда жизни в науке и правда самой науки.

Волны людских надежд на науку, на свершения ученых переживают свои подъемы. Такой исторический подъем на рубеже 60-х годов и вызвал к жизни сборник «Пути в незнаемое». Подзаголовок «Писатели рассказывают о науке» содержал обещание литературы служить духовному сближению науки и людей. Это было нужно и важно.

Тогда впервые перекочевало из фантастики в повседневный обиход словосочетание «космические корабли». И другое небывалое словосочетание — «усилители интеллекта» — обернулось тогда реальностью в начальном поколении наших компьютеров. А первые шаги в расшифровке молекулярного кода наследственности… А первые чудеса лазерного луча и фантастический мир голографии… А первые рукотворные элементарные частицы на ускорителях… Всюду ощущалось, как властно разворачивается в современном мире научно-техническая революция.

Тот ее период четвертьвековой давности естественно вспомнить на нынешнем этапе ускорения научно-технического прогресса. Волна общественного внимания к свершениям науки — снова на подъеме. Можно с уверенностью сказать: подъем будет длительным и незатухающим. Перед научно-художественной литературой приоткрываются новые возможности. И сборникам «Пути в незнаемое» предстоит как бы второе рождение. Это так по смыслу и духу переживаемой нами эпохи.