Юрий Апенченко - Пути в незнаемое

Это были самые разные люди: крестьяне, рабочие, мастеровые, приказчики. Рубакин не закрывал глаза на страшные социальные условия, в которые они были поставлены. Тяжкий, иссушающий труд, постоянная забота о хлебе для своей семьи, малограмотность. Но они же люди, и то человеческое, что в них есть, настоятельно требует пищи для ума, сознания, чувства. Им невозможно надеяться на официальное образование. Надеяться им можно только на себя. «Народ не ждет, когда ему дадут грамотность. Он сам берет ее», — писал Рубакин на основании анализа даже казенной статистики. В своем очерке «Крестьяне-самоучки», написанном в 1898 году, Рубакин подсчитал, что в России на 500 тысяч деревень и сел имеется всего 35 тысяч начальных, одноклассных школ… И отсюда он в своих «Этюдах» делает вывод: народное образование в России «в силу основных особенностей строя заменяется самообразованием». Больше того — Рубакин вовсе не считал, что самообразование является лишь суррогатом образования. Напротив, он пользовался каждым удобным случаем, чтобы высказать мысль, что всякое настоящее образование добывается только путем самообразования.

Но Рубакин в своем безмерном увлечении идеей самообразования делал выводы гораздо более категорические. Он не считал, что какие бы то ни было условия могут ограничить возможность любому человеку стать образованным. Выкладки его трогательно наивны по своей огромной вере в тех, кого его либеральные противники считали «грядущими гуннами». Он писал: «Всякий может уделить чтению 1 час, а в воскресенье — 3 часа. Следовательно, 52 воскресенья по 3 часа дадут 156 часов. А 313 будней по 1 часу — это 313 часов чтения. Значит, в год получается более 450 часов чтения. Это, самое малое, 5 тысяч страниц! А при навыке в два-три раза больше!»

Пять тысяч страниц в год… Рубакин, для которого чтение было таким же естественным и необходимым элементом существования, как еда и сон, отлично понимал, как унизительна и мала такого рода книжная квота… В своих советах он настоятельно рекомендует, просит, уговаривает общаться как можно с большим количеством книг. Даже не читать — если к этому нет возможности! — а хотя бы держать в руках, рассматривать, перелистывать, смотреть иллюстрации, запомнить обложку и название… «Чем больше книг вы пропустите через свои руки — тем лучше, тем скорее вы станете интеллигентом». Ну, а все же — только реальных пять тысяч прочитанных и усвоенных страниц в год! Значит, необходимо, чтобы в этой голодной норме не было никакого шлака, чтобы эти страницы были полноценными, весомыми. И чтобы они «подошли» к своему читателю, гармонически слились с его интересами, запросами, особенностями!

Как этого добиться? Прежде всего есть простейший способ определить, годится книга читателю или нет. «Неподходящую книгу легко узнать вот почему: она не нравится». Такое «вкусовое» отношение к книге может вызвать, да и сейчас вызывает возмущение и удивление многих книжных педантов. Однако Рубакин сформулировал так четко свою мысль не ради красного словца. Он был убежден, что такая оценка книги является решающей для судьбы книги, это было краеугольным камнем его воззрений популяризатора. Полемизируя с Рубакиным, нетрудно упрекнуть его в том, что по отношению к науке он всегда оставался лишь увлекающимся дилетантом, что давало ему право придерживаться в оценке научных книг самых крайних воззрений… Но удивительно, что современник Рубакина Тимирязев, которого уж никак нельзя было назвать в науке дилетантом, придерживался точно такого же отношения к популяризаторской книге. Задолго до Рубакина, в предисловии к «Жизни растения», вышедшей в 1878 году, он писал: «Первой и последней безапелляционной инстанцией является читатель». Для великого ученого и великого популяризатора это не было обмолвкой. К этой мысли он возвращался не раз. Говоря о научно-популярном сочинении, Тимирязев утверждал: «Если оно просто не нравится читателю, оно уже не достигает своей цели и, следовательно, осуждено». Спор, в котором Рубакин занимал такую совершенно категорическую позицию, далеко не кончен и не стал только достоянием истории. Он продолжается и в наше время.

В одном из своих обращений к читателю Рубакин писал: «Не суди о своем уме и способностях по книгам, тебе не подходящим». Из убеждения Рубакина о том, что читателю нужны только «подходящие» для него книги, выросло такое значительное дело его жизни, как рубакинская библиография.

Библиография — наука, отнюдь не начавшаяся с Рубакина и на нем не кончившаяся. В мировой и русской библиографии, задолго до Рубакина, существовали классические труды, ценнейшие пособия. Но то, что делал Рубакин, не имело предшественников, оно было делом совершенно новым — как по целям, так и по средствам. В своей библиографической деятельности Рубакин задался целью установить и классифицировать «читательские типы», представить себе живого читателя со всем богатством и сложностями его человеческих особенностей. И каждому такому читателю помочь найти те самые пять тысяч страниц в год, которые превратят его в полноценного, образованного человека, способного противостоять страшной машине классового угнетения и успешно с ней бороться. Именно для этого необходимо изучить и установить «типы книг». А после этого — научно, обязательно научно! — докопаться до таинства воздействия книги на читателя, раскрыть механизм его, установить закономерности.

Никогда еще никакие библиографы до Рубакина не занимались описанием книг, исходя не только из их содержания, но и их формы, языка, стиля, даже тона… Да, для Рубакина имело совсем немаловажное значение такое обстоятельство, как тон авторской речи. Он прослушивал в нем все оттенки: меланхолические, угрюмые, иронические, полемические… Рубакина интересовала не только композиция книги, но и темп изложения: ровный, ускоренный, переменчивый… Подобно живым людям, книги обладают своей неповторимой индивидуальностью, имеют свои психологические особенности. Как и люди, книги по своему характеру бывают интеллектуальными, эмоциональными, волевыми. Как и люди, они могут быть вялые, беспечные, сонные, инертные, в них может быть избыток эмоциональности или рассудочности… Как и создающие их лица, каждая книга — член общества, она социальна, ей присущи определенные политические симпатии и антипатии.

Рубакин, говоря о свойствах, индивидуальных особенностях книг, считает, что книга рождена не только психической работой писателя, но и всем укладом социальной и политической жизни общества, в котором эта книга появилась. И каждой книге свойственны свои особенности, сказывающиеся на идеях книги, на ее композиции, языке, даже внешности.