Юрий Апенченко - Пути в незнаемое

Они определились очень рано и все были связаны с одним — книгами. Можно, конечно, найти истоки этой неожиданной для выходца из рубакинской семьи страсти. Имело значение время — знаменитые шестидесятые годы, огромное влияние оказала на Рубакина его мать — женщина, при всей своей малой образованности страстно любившая книги и передавшая эту любовь сыну. Но так или иначе, а именно с ранних детских лет книги, литература завладели всеми помыслами Рубакина. Книги начал собирать, еще не умея читать. В одиннадцать лет переделал пресловутого «Рокамболя» в пьесу, в двенадцать лет сочинил приключенческий роман и пьесу «Ни то ни се», в тринадцать лет стал издавать собственный рукописный журнал «Стрела», в шестнадцать лет напечатал в «Детском чтении» свою первую статью и получил первый гонорар — 16 рублей…

И читал. Постоянно, беспорядочно, где только возможно. Убегал с уроков и в старом сарае читал до «последнего звонка». В третьем классе пропустил 565 уроков и с трудом перешел в следующий класс. В пятом классе все же остался на второй год, несмотря на свое положение сына городского головы.

А способности у Рубакина были блестящие. Учился он на естественном факультете Петербургского университета, с огромным увлечением изучая физиологию, занимался в одном студенческом научном кружке с Александром Ульяновым. Университет закончил с отличием. Любил естественные науки и одновременно посещал все лекции на историко-филологическом и юридическом факультетах. Нет, он не разбрасывался, вовсе не был тем, что в современной ему литературе называлось «увлекающейся натурой». Безудержное влечение к знаниям, в еще большей степени к передаче их людям в нем отлично сочетались с деловой хваткой и купеческим практицизмом во всем, что касалось его любимого дела. Еще будучи студентом, Рубакин был сложившимся просветителем и в этом усматривал свое призвание. Ему мерещилась широкая педагогическая деятельность, массовые библиотеки, разносторонние курсы, вечерние школы… Как и следовало ожидать, действительность внесла в этот план существенные поправки.

Ведь это были те самые «годы дальние, глухие», когда «Победоносцев над Россией простер совиные крыла». И было все, что только могло выпасть на долю честного и умного юноши, наивно полагающего, что можно беспрепятственно готовиться к служению людям. Полиция, врывающаяся на студенческие сходки; «сдача в солдаты»; нагайки казаков, рассекающие студенческие шинели у Казанского собора; ужас от известия о казни своего товарища — Александра Ульянова… И первый арест, сразу же после окончания университета. И «отдача под гласный надзор полиции». Множество прекраснодушных и вполне либеральных молодых людей, пройдя через это, смирились, нашли свое уютное место в жизни, ушли в ученую деятельность, надели вицмундиры различных ведомств.

И к ученой, и к чиновничьей карьере Рубакин был более чем равнодушен. У него было свое дело, и в нем он мог надеяться только на собственные силы. Правда, сил этих было много. На Большой Подьяческой улице в Петербурге он открывает свою частную «общедоступную» библиотеку. В основу ее Рубакин положил 6 тысяч книг из библиотеки своей матери. Через десяток лет в ней насчитывалось 115 тысяч. Только железное здоровье Рубакина могло выдержать работу, которую он на себя взвалил, дабы иметь деньги на пополнение своей библиотеки! Рубакин писал десятки статей, редактировал книги, держал корректуру книг самых разных издательств, заведовал изданием научно-популярных книг в фирмах О. Поповой, И. Сытина, Гершунина. Тогда именно у него выработалась привычка садиться за работу в пять часов утра, привычка, сохранившаяся у него до последнего дня жизни.

Очень легко уложить занятия Рубакина в этот период его жизни на полочку культуртрегерства. «Буржуазный либерал», сторонник «малых дел», «либеральный просветитель» — да мало ли есть названий, которыми определялась деятельность подобного рода! Но Рубакин не укладывается в ту схему. Собирание книг и предоставление их в широкое пользование не было для Рубакина самоцелью. И библиотека на Большой Подьяческой мало было схожа с либерально-культуртрегерским учреждением. И чего ради в таком учреждении стали бы постоянными посетителями Н. К. Крупская, Е. Д. Стасова, З. П. Невзорова, сестры Менжинские… Библиотека Рубакина стала базой для тех самых воскресных рабочих школ, которые дали революционному рабочему движению первых рабочих-агитаторов, первых рабочих-марксистов. Для них Рубакин подбирал учебные пособия, прогрессивную научную литературу, нелегальные издания. Для них он вместе с Е. Д. Стасовой организовал при библиотеке первый в России Музей наглядных пособий. Рубакинская библиотека, естественно, стала местом явок для революционеров, местом, откуда расходилась по окраинам Питера нелегальщина. Все это делалось с ведома владельца библиотеки и при его активном участии. Рубакин сам был способен написать листовку, распространить нелегальное издание, выполнить рискованное конспиративное поручение.

И все же Рубакин не был революционером и не стал им, как не стал он и обычным просветителем, действующим «в рамках существующего строя». Именно в этот период жизни складывается в нем убеждение, что он нашел то самое звено, ухватившись за которое можно разорвать цепи социальной несправедливости, сковывавшие русский народ. Этим звеном является образование, знания. Ход мысли Рубакина был неукоснительно прям, выводы — как и всякие умозрительные выводы — непреложны. Неравенство в образовании — важнейшее орудие в руках господствующих классов. Оно поддерживается всей силой полицейского государства, могучим аппаратом церковного мракобесия, деятельностью тех образованных людей, которые пошли на службу к реакционерам. Надо пробить этот железный заслон и сделать — вопреки и помимо официальной системы образования — знания доступными всему народу. Нужны миллионы популярных книг, в которых знания предстанут такими, что приобщиться к ним сможет каждый. Тысячи всем доступных библиотек, целая армия энтузиастов-добровольцев, которые смело и уверенно станут направлять чтение миллионов людей… План великий, вдохновенный и очень наивный. Но при всей видимости его культуртрегерства он ничего общего не имел с обычным буржуазным просветительством. Рубакин видел в просветительстве революционную силу, он считал, что образование способно вызвать в разобщенных, забитых людях великую энергию, способную сломить существующий социальный и политический строй.

Нет надобности доказывать всю утопичность этого плана в реальных условиях России конца прошлого века, противопоставлять ему тот единственный путь развития, который был создан и разработан революционными марксистами и привел к созданию Лениным партии — главного рычага, повернувшего Россию от помещичье-буржуазного строя к государству рабочих и крестьян, к строительству социализма. Нам надлежит лишь рассмотреть драматическую историю того, как человек большого ума и пламенного сердца шел по пути, на котором сделал много великого и прекрасного, но который привел его на вершину Кларанского холма и сделал его не участником, а больше наблюдателем тех великих преобразований, к каким он стремился всю жизнь. Произошло это не только потому, что утопичны были рубакинские идеи. Сложной и запутанной оказалась жизнь самого Рубакина.