Юрий Апенченко - Пути в незнаемое

Эти слова я услышал на заседании президиума Академии педагогических наук в феврале 1973 года. Говорил их Александр Владимирович Запорожец, действительный член этой академии, директор Научно-исследовательского института дошкольного воспитания.

В этот день в особняке на Большой Полянке Александр Иванович делал доклад о своей работе, и вот теперь один за другим выступали маститые ученые, известные педагоги и психологи, и каждый говорил о том, что именно в работах Мещерякова кажется ему самым важным.

Запорожца более всего другого увлекла перспектива в чистом, незамутненном привходящими влияниями виде проследить становление психики ребенка.

«Изучить эти важнейшие вещи на нормальном ребенке — необыкновенно трудно, если вообще возможно, — говорил он. — Как бы тщательно и продуманно ни разработали вы систему воздействия на ребенка, он постоянно подвергается влиянию гигантского числа неучитываемых факторов, стихийно возникающих и порой незаметно для педагога действующих. Ни о какой чистой картине никогда не может быть и речи.

Но в случае со слепоглухими детьми, из-за трагического казуса, перед нами — нормальный человеческий мозг, обладающий всеми потенциальными возможностями развития, которые, однако, не реализуются, потому что обычные формы общественного воздействия, которые существуют в семье, коллективе товарищей, просто на улице, — все эти способы формировать сознание человека „выключены“ из-за отсутствия зрения и слуха — двух главных дистантных анализаторов, основных каналов связи. И до тех пор, пока не будет построена специальная педагогическая система, ребенок не будет развиваться. Таким образом, каждый шаг его становления человеком оказывается на виду у психолога и педагога.

Я помню тот день, когда Иван Афанасьевич Соколянский впервые показал нам с Алексеем Николаевичем Леонтьевым слепоглухонемого ребенка, только что привезенного в лабораторию. Смотреть на него было попросту страшно — ничего человеческого, не только, скажем, выражения лица, но даже прямохождения нормального у ребенка не было. И потом, довольно скоро, через какие-то год-два, можно сказать, на наших глазах, произошло это потрясающее чудо. Вдруг — то есть, конечно, не „вдруг“, а благодаря своему педагогическому подвигу — исследователи прорываются к ребенку сквозь мрак, сквозь беззвучие, приобщают его к человеческому опыту, и из ребенка начинает формироваться человеческая личность, которая достигает таких высот, как Ольга Ивановна Скороходова или та девушка и трое юношей, что учатся сейчас в университете.

Я не представляю себе, где можно найти более убедительные аргументы, подтверждающие замечательное положение о том, что идеальное — это материальное, пересаженное в человеческую голову и переработанное в ней.

И вот благодаря работам Мещерякова и его сотрудников мы можем наблюдать процесс этой „пересадки“. Понятно, что исследования эти далеко выходят за рамки дефектологии — они важны для всей психологии, и педагогики, и, насколько я могу судить, для философии».

Даниил Борисович Эльконин, член-корреспондент академии, тот самый, что сказал крылатую фразу о двух синхрофазотронах, когда Мещеряков защищал свою докторскую диссертацию, выступил и тут, на президиуме. Он тоже, как и Александр Владимирович, был близко знаком с профессором Соколянским — работал под его началом в Харькове в колонии для малолетних преступников (Иван Афанасьевич был в то время руководителем сектора социального воспитания Наркомпроса Украины) и еще с тех двадцатых годов с интересом следил за работами со слепоглухонемыми детьми, которые вел Соколянский в своей Харьковской школе-клинике.

«Я думаю, что нисколько не преувеличу, если скажу, что работы Мещерякова дают нам модель психического развития — растянутую во времени, как при замедленной съемке, — говорил Эльконин. — С ее помощью можно детально анализировать многие сложнейшие явления. Вот, к примеру, в нашем Институте общей и педагогической психологии мы бьемся над проблемой взаимодействия ребенка со взрослым, воюем с концепцией Пиаже, для которого весь процесс развития ребенка определяется и объясняется столкновением этого ребенка с окружающим миром — без всякого взрослого. Концепция эта, с нашей точки зрения, методологически ложная. А теперь вот мы получили экспериментальный материал для доказательства нашей правоты. В поведении обычного нормального ребенка мы можем рассмотреть те фазы развития, которые так отчетливо видны у слепоглухих детей, — разделенное предметное действие, когда взрослый начинает что-то делать, а ребенок учится заканчивать, становление речи со всеми его специфическими этапами — все это мы наблюдаем у обычных детей благодаря той отчетливой, детальной картине, которая нарисована Александром Ивановичем Мещеряковым в его исследованиях детей слепоглухих».

Были на президиуме академии и другие выступления, и президент Всеволод Николаевич Столетов, суммируя их все, сделал одно заявление, которое я сразу принял и на свой счет. Имена Лоры Бриджмен и — особенно — Елены Келлер известны миллионам людей, о них написаны книги, пьесы, поставлены кинофильмы. А вот об Ольге Ивановне Скороходовой, о слепоглухих студентах МГУ, о работах Соколянского и Мещерякова практически никому не известно.

«Это положение непременно надо исправить, — сказал президент, — надо использовать широкие каналы информации, чтобы рассказать людям о вещах для всех них необыкновенно важных. Это тем более следует сделать, что в мире существуют несколько разных подходов к изучению человеческой психики. Мы же убеждены, что путь, которым идет в своих исследованиях Мещеряков, — это путь правильный».

«Тот, кто идет медленно, но правильным путем, скорее окажется у цели, чем тот, кто быстро движется по пути неверному». Старинная конфуцианская мудрость верна лишь наполовину! Важно еще, кто идет этой правильной дорогой. Когда ученый совет психологического факультета обсуждал трудности, вызванные экспериментом с четырьмя необычными студентами, кто-то предложил, чтобы пятикурсники в обязательном порядке, в виде практики, помогали переводить для них лекции на брайлевский шрифт, выполняли другую необходимую работу. «Ни в коем случае! — почти закричал Леонтьев, декан, профессор, лучше других понимавший, как остро нужны лишние руки в этом деле. — Когда перед вами люди, несчастье которых не измерить и которые все-таки нашли в себе силы перебороть его, — тут никакая казенщина нетерпима. Пусть себе проходят обязательный практикум по анкетированию или по применению вычислительных машин! А с этими четырьмя героями — в полном смысле слова героями! — и работать надо людям… ну, скажем, особенным».