Крис Клирфилд - ?Неуязвимость! Отчего системы дают сбой и как с этим бороться

Это была поразительная разница, особенно если принять во внимание, что количество родов в обеих клиниках за год примерно одинаково, а условия – схожи. За исключением одного момента. Персонал Первой клиники в основном состоял из врачей и студентов-медиков, а Второй – из акушерок и их учениц.

К тому же родовая горячка не была широко распространена в городе за пределами Венского госпиталя. Во время родов на дому она отмечалась редко, причем ее возникновение не зависело от того, кто принимал роды – частный врач или акушерка. Даже женщины, рожавшие прямо на улице, заболевали послеродовой горячкой гораздо реже, чем те, которые рожали в Первой клинике. Оказалось, что родить ребенка прямо на дороге было безопаснее, чем в госпитале. Стало ясно, что в Первой клинике творилось что-то странное – и только в ней.

Отличие первого и второго родильных отделений состояло в том, что в первом у врачей женщины рожали, лежа на спине, а во втором, у акушерок, – лежа на боку. Чтобы проверить, имеет ли это какое-либо значение, Земмельвейс начал требовать, чтобы женщины принимали положение на боку во время родов. Но никакой разницы в статистике болезней это не принесло. Земмельвейс также внес изменение в назначение лекарств и улучшил вентиляцию помещений в Первой клинике. Но ничего не помогало.

Разочарованный отсутствием каких-либо положительных результатов, весной 1847 года Земмельвейс отправился в короткий отпуск в Венецию. Он надеялся, что красота города поможет ему немного расслабиться и прояснить мысли. Но по возвращении в клинику он получил сокрушительное известие. Умер один из самых уважаемых им коллег, патологоанатом Якоб Колетчка. Один из студентов, выполнявший вместе с ним анатомическое вскрытие, случайно проколол патологоанатому пинцетом палец. Спустя несколько дней врач тяжело заболел и умер.

Когда Земмельвейс ознакомился с результатами патологоанатомического исследования, он был потрясен. Болезнь, убившая врача, была поразительно похожа на ту, что Земмельвейс постоянно видел в Первой клинике.

Это был важнейший ключ к разгадке тайны. Земмельвейс заподозрил, что Колетчка умер от невидимых частиц – их мы называем сегодня бактериями, – которые попали в его организм через ранку на пальце. А если симптомы болезни Колетчки были схожи с симптомами послеродовой горячки, то рожениц в Первой клинике убивали те же невидимые частицы. В ходе этих размышлений Земмельвейса все сразу же вставало на свои места. Дело в том, что акушерки во Второй клинике никогда не делали патологоанатомических вскрытий. А вот врачи и студенты-медики из Первой часто приходили принимать роды прямо из морга. И они заражали рожавших женщин невидимой и смертельно опасной субстанцией.

Сегодня мы знаем, что послеродовой сепсис может вызываться разными бактериями, которые присутствуют в трупах независимо от причины смерти людей. Однако во времена Земмельвейса, когда до открытия бактерий еще должны были пройти десятилетия, казалось, что после посещения морга совершенно необязательно переодеваться или тщательно мыть руки. В лучшем случае доктора быстро споласкивали их водой. Когда врачи приходили в клинику из морга, от их рук несло, как говорил Земмельвейс, «трупным запахом» {237}.

Земмельвейс ничего не знал о существовании бактерий, однако он посчитал, что если устранить этот неприятный запах, то вместе с ним будет разрушена и смертоносная субстанция. Он поставил таз с раствором хлорной извести при входе в Первую клинику и обязал медперсонал мыть в нем руки.

Результат был ошеломляющим. За несколько недель смертность в клинике резко снизилась. Через год после принятия предписанных Земмельвейсом мер смертность от послеродового сепсиса составила уже всего чуть более 1 %. В клинике, где смерти случались почти ежедневно, теперь целые месяцы проходили без единого летального исхода, связанного с родовой горячкой.

К тому времени Земмельвейс уже не сомневался в своей правоте. «Я ведь очень много работал с трупами, – писал он. – И должен признаться здесь, что одному Господу известно, сколько моих пациенток сошли в могилу из-за моих прошлых ошибок» {238}.

Принятие этой болезненной истины самим Земмельвейсом – это одно дело. А вот попытки убедить медицинское сообщество в своей правоте – совершенно другое. В конечном счете его открытия означали, что в течение многих десятилетий врачи в Вене, да и по всей Европе, убивали матерей и их новорожденных детей в буквальном смысле голыми руками. Земмельвейсу предстояло убедить своих коллег в том, что они поступали неправильно и что их ложные представления становились причиной смерти невинных людей.

Это была пугающе трудная задача, но Земмельвейс заговорил открыто. «Спасение лежит не в сокрытии истины, – писал он. – Нужно положить конец этой порочной практике, поскольку все заинтересованные люди должны узнать правду» {239}.

Но как мог он убедить консервативную старую медицинскую гвардию, которая была недовольна молодыми врачами? Как мог он убедить таких людей, как профессор Клейн, который руководил Первой клиникой в течение 25 лет, в том, что последний так ошибался в настолько важных вещах?

Трудно быть несогласным. Мы часто испытываем необходимость разделять мысли других людей из нашего сообщества. И достижения нейрофизиологии показывают, что это происходит не только в результате психического давления со стороны коллег. Этот механизм запрограммирован в нашем мозге.

В ходе одного эксперимента с использованием функциональной магнитно-резонансной томографии (фМРТ) исследователи увидели, как наш мозг реагирует на ситуацию, когда мы придерживаемся мнения, отличного от взглядов большинства окружающих {240}. Оказывается, когда мы «шагаем не в ногу», с нами происходят две вещи. Резко активизируется тот участок мозга, который отвечает за идентификацию ошибок. Наша центральная нервная система обнаруживает ошибку и включает соответствующий сигнал. Наш мозг как будто начинает говорить: « Послушай, ты делаешь что-то не то! Ты должен срочно это изменить!» В то же самое время становится менее активным участок мозга, отвечающий за ожидание вознаграждения. Ваш мозг говорит: « Не жди награды! Все это закончится для тебя печально!»

«Это показывает, что отклонение от группового мнения наш мозг рассматривает как наказание», – объяснил этот феномен автор эксперимента Василий Ключарев {241}. А сигнал об ошибке в совокупности с пониженным ожиданием вознаграждения дает мозгу импульс к тому, чтобы он изменил свою точку зрения в пользу общепринятой. Интересно, что этот механизм работает у нас в мозге даже тогда, когда нет причин опасаться негативной реакции со стороны группы. Ключарев говорит: «Скорее всего, это некий автоматический нейропроцесс, в ходе которого люди сначала формируют собственное мнение, затем выслушивают мнение коллектива, а после этого быстро меняют свою точку зрения таким образом, чтобы она больше согласовывалась с точкой зрения большинства» {242}.