Марсель Мосс - Общества. Обмен. Личность. Труды по социальной антропологии

Но если слово и институты изобрели не латиняне, то все же именно они придали им тот исходный смысл, который стал нашим собственным. Вот каким был этот процесс.

Вначале мы находим у латинян определенные следы институтов вроде клановых церемоний масок, живописных изображений, которыми актеры украшают себя в соответствии с носимыми именами. По крайней мере один из значительных ритуалов древнейшего Рима точно соответствует общему типу, четко выраженные формы которого мы описали. Это ритуал Hirpi Sorani, волков Соракты (Hirpi — наименование волка на самнитском языке*). Irpini apellati nomine lupiy quem irpum dicunt Samnites; eum enim ducem secuti agros occupavere, учит Фест (93, 25) [1011].

Члены семей, носивших это звание, подходили по раскаленным углям к храму богини Феронии; они пользовались различными привилегиями, освобождались от налогов. Джеймс Д. Фрэзер уже высказывал предположение, что это остаток одного древнего клана, ставшего братством и носящего имена, шкуры, маски. Но более того, вполне вероятно, что мы сталкиваемся здесь с самим мифом о Риме. Асса Larentia, имя старухи, матери Л ар*, чествуемой на ларенталиях (декабрь), — не что иное, как indigitamentum, тайное имя Римской Волчицы, матери Ромула и Рема (Ov., Fastes, 1,55 и сл.) [1012]. Клан, танцы, маски, имя, имена, ритуал. Согласен, что этот факт как бы расколот на два элемента: сохранившееся братство и миф, повествующий о том, что предшествовало самому Риму. Но оба составляют единое целое. Исследование других римских коллегий позволило бы выдвинуть другие гипотезы. В сущности, самниты, этруски, латиняне жили еще в атмосфере, с которой мы только что расстались: personae, масок и имен, индивидуальных прав на обряды, привилегии.

Отсюда до понятия личности — один только шаг. Вероятно, он был сделан не сразу. Я считаю, что легенды, подобные легенде о консуле Бруте и его сыновьях*, об окончании действия права отца {pater) убивать своих сыновей, своих $ш, отражают обретение сыновьями persona даже при жизни их отца. Я думаю, что восстание плебса, полнота гражданских прав, которой добились (после сенаторских сыновей) все представители плебейской части gentes (родов), были решающими. Римскими гражданами были все свободные мужчины Рима. Все они обладали гражданской persona; некоторые стали религиозными personae. Некоторые маски, имена и ритуалы оставались закрепленными за определенными привилегированными семьями религиозных коллегий.

К тем же результатам приводил другой обычай, а именно присвоение родовых имен, имен личных и прозвищ. Римский гражданин

имеет право на потеп, ргаепотеп и cognomen *, которые присваивает ему его gens. Имя личное, данное при рождении, отражает, например, отношение по порядку рождения к предшественнику, носившему его: PrimuSy Secundus. Священное имя (nomen — numen) принадлежит gens. Примеры cognomeny прозвища (имя, не тождественное surname): Насон, Цицерон и др. [1013]По решению сената (очевидно, не обходилось без злоупотреблений) никто не имел права присваивать себе какое- либо имя, величать себя именем никакого другого рода, кроме своего собственного. Cognomen имеет другую историю, в конечном счете происходит смешение cognomeny прозвища, которое можно носить, с imagOy посмертной маской (rcpoocimov) покойного предка, отлитой из воска, которая хранилась в боковых помещениях семейного дома. Использование этих масок и статуй, вероятно, очень долго сохранялось только в патрицианских семьях, фактически — если и не по закону — никогда широко не распространялось среди плебса. Это скорее узурпаторы, чужаки, принимавшие cognominay не принадлежавшие им. Сами слова cognomen и imago, так сказать, неразрызно связаны в почти ходячих формулах. Вот один из фактов, на мой взгляд, типичный, от которого я отталкивался во всех этих исследованиях и который я нашел, не занимаясь специально его поисками. Речь идет о Стайене, подозрительном индивиде, против которого Цицерон ведет защиту

в пользу Клуенция. Приведем отрывок. Тит appelât hilari vultu homi- nem Bulbus, ut placidissime potest. “Quid tu, inquit, Paete?}} Hoc enim sibi Staienus cognomen ex imaginibus Aeliorum delegerat ne sese Ligurern fecisset, nationis magis quam generis uti cognomine videretur [1014]*. Пет — это cognomen аэлиев, на которое Стайен, лигур, не имел никакого права и которое он узурпировал, чтобы скрыть свою национальность и заставить поверить в несвойственное ему происхождение. Здесь перед нами — узурпация личности, фикция личности, звания, происхождения.

Один из прекраснейших, достовернейших документов, отлитая в бронзе от имени императора Клавдия (точно так же, как дошли до нас Анкирские надписи* Августа) Лионская таблица (год 48-й), содержащая императорскую речь о сенатском решении de Jure bonorum Gallis dando*, предоставляет молодым галльским сенаторам, вновь принятым в курию, право на «образы» (images) и на cognomina их предков. «Теперь им больше не о чем жалеть. Как Персикус, мой дорогой друг, [который был вынужден взять это чужое прозвище... из-за этого сенатского решения] и который теперь может inter imagines majorum suorum Allobrogici nomen legere («выбрать себе имя Аллоброгикус среди образов своих предков»)».

До конца римский сенат считал себя состоящим из определенного числа «отцов» (patres), представляющих личности, образы их предков.

Собственность simulacra (изображаемая) и imagines (воображаемая) (Lucret., 4, 296) является атрибутом persona (ср. Плиний, 35, 43 и в Дигестах, 19. 1, 17, конец).

В ряду: «искусственный персонаж», «маска» и «роль» в комедии и трагедии, в плутовстве, притворстве, чужом для «я», - слово persona продолжало свой путь. Но основание личного характера права было заложено [1015], и persona стала также синонимом истинной природы индивида [1016].

С другой стороны, право napersona обоснованно. Только раб лишен его. Servis поп habet personam — у него нет личности. У него нет своего тела, нет предков, имени, cognomen, собственного имущества. Древнее германское право еще отличает его от свободного человека, Leibeigen, собственника своего тела. Но ко времени, когда были созданы правовые системы саксонцев и швабов, если тело крепостных им и не принадлежало, они владели душой, которую дало им христианство.

Но прежде чем перейти к этой теме, надо напомнить еще об одном достижении, в котором участвовали не только латиняне, но и их греческие сотрудники, их учителя и истолкователи. Между греческими философами, римскими аристократами и законоведами была воздвигнута совсем иная постройка.

Хочу уточнить: я думаю, что эта работа, этот прогресс были осуществлены главным образом благодаря стоикам, чья волюнтаристская, личностная мораль смогла обогатить римское понятие личности и сама обогатилась в то самое время, когда она обогащала право [1017]. Я убежден, но, к сожалению, могу лишь начать доказательство того, что невозможно переоценить влияние афинских и родосских школ на развитие латинского морального мышления и, наоборот, влияние римской действительности и потребностей воспитания молодых римлян на греческих мыслителей. Об этом свидетельствуют уже Полибий и Цицерон, а также позднее — Сенека, Марк Аврелий, Эпиктет и др.