Константин Асмолов - Не только ракеты: путешествие историка в Северную Корею

А вот массового отвлечения сил во время посевной и жатвы нет. Дело в другом. Крупномасштабные учения, которые нередко проводятся вблизи границы – это хороший способ провести боевое развертывание войск, не привлекая дополнительного внимания. Учитывая формальное отношение Юга к Северу, северяне не просто воспринимают подобные учения как репетицию вторжения, но каждый раз допускают вариант того, что если на учениях произойдет некий инцидент, они перестают быть учениями и превращаются в настоящее вторжение через параллель. Именно поэтому каждый год в большем или меньшем объеме корееведы наблюдают «весеннее» и «осеннее» обострение, которые проходят по относительно принятой схеме:

• Южане объявляют о проведении очередных учений;

• Северяне заявляют о том, что эти учения представляют для них угрозу, и требуют их отменить;

• Южане объясняют, что отработка военных учений на своей территории – это их внутреннее дело, поэтому что хотят, то и отрабатывают. В целом, это правда, с формальной точки зрения, как Север, так и Юг имеют полное право отрабатывать захват вражеской столицы и даже рисовать на мишенях изображения руководителя страны-противника (начал Юг, потом добавил Север), хотя, по-человечески, это, конечно, моветон;

• Северяне отвечают вырвиглазной риторикой, после которой обычно запоминается только то, что с южнокорейским режимом, Сеулом и его союзниками в очередной раз обещали сделать «нечто зверское и ужасное чучхейского стиля, превратив всё, что можно, в море огня». При этом обычно выпадает из внимания то, что угроза сжечь/разгромить/утопить включает в себя оговорку «в случае вражеских провокаций».

• Южане отвечают сдержанно, но, по сути, также: «в ответ на северокорейские провокации, южнокорейская армия нанесет такой ответ, что мало никому не покажется».

• После этого южнокорейцы начинают проводить учения, в целом стараясь не особенно провоцировать северную сторону. Если случаи гусарства и бывают, то они, скорее, имеют характер «дурацкой инициативы» и нередко пресекаются даже не южнокорейским, а американским командованием.

• В ответ северяне показывают зубы, устраивая на фоне учений или вскоре после них встречную демонстрацию сил. В последнее время наиболее типичный вариант такого ответа – это ракетный пуск.

• Если действия сторон сопровождались особо выразительными заявлениями или несколько выходили за принятые рамки, обострение сопровождается медиашумом, где минимум одна статья (а обычно больше) имеет заголовок «Корейский полуостров на грани войны».

• Тем не менее учения заканчиваются, после чего журналисты переводят дух и пишут, что кризис миновал, южане пишут о том, как «мы им показали», «продемонстрировав решимость противостоять северокорейским провокациям», а северяне пребывают в уверенности, что только их жесткая позиция позволила предотвратить очередную попытку вторжения, замаскированную под учения.

Иногда на учениях или вскоре после них случаются более серьезные инциденты. Последний по времени случился в конце августа 2015 г. 4 августа 2015 г. в Демилитаризованной зоне (ДМЗ) на границе между Севером и Югом, в районе Пхачжу происходит взрыв, жертвами которого становятся двое патрульных военнослужащих РК. Поначалу (видимо, по результатам осмотра на месте) представители военного командования заявили о непричастности КНДР к этому инциденту. Однако неделю спустя оказалось, что травмы, полученные людьми во время инцидента, гораздо серьезнее, чем казалось ранее – каждый из них лишился ноги. Кроме того, оказалось, что эти патрульные не имели миноискателя. Это означает инвалидность и пожизненные компенсации [157], после чего руководитель следственной комиссии огласил новую точку зрения: КНДР виновата, это была северокорейская мина, которую тайно поставили диверсанты оттуда, и ее куски предъявлены в качестве доказательства. Почему эти куски не нашли раньше, хороший вопрос, – возможно, дело в том, что кому-то могло показаться, что провокация КНДР – гораздо лучшее объяснение инцидента, чем армейское разгильдяйство.

В ответ на провокацию КНДР было принято решение начать пропаганду на Север через репродукторы на ДМЗ, хотя КНДР неоднократно заявляла, что в ответ на такое она будет открывать огонь, что произошло практически сразу. Южане постреляли в ответ (более 30 выстрелов из орудий), но ни человеческих жертв, ни дальнейшего продолжения эта перестрелка не имела.

Но впоследствии выяснилось, что и обстрел с северокорейской стороны то ли был, то ли нет: первая информация пришла от разведки, электронные устройства которой будто бы засекли стрельбу, но снаряды или следы их попаданий так никто и не предъявил. Более того, речь, вообще, шла об очереди из крупнокалиберного пулемета калибром 14,5 мм, от которого нашли снаряд (точнее, пулю). Еще три выстрела были только слышны. И вообще, неизвестно, кто куда стрелял и куда попал. Поэтому немудрено, что и эту информацию о попытке обстрела северокорейцы объявили провокацией – «южане стреляли без разбору безо всякой причины».

Южане, однако, заявили, что вещание будет продолжено, начали эвакуацию гражданского населения из приграничной зоны и привели бы свои войска на ДМЗ в полную боевую готовность, если бы это не было сделано еще раньше – 10 августа [158]. В ответ Ким Чен Ын приказал привести войска в полную боевую готовность «для огневого тактического наступления», а на межкорейскую границу направлены командиры «для нанесения ударов по громкоговорителям и подавления возможной реакции противника», если пропагандистское вещание не прекратится.

21 августа Северная Корея заявила, что «объединенные силы передовых частей Корейской народной армии завершили подготовку к военным действиям», после чего в СМИ начали писать, что «Ким Чен Ын отдал приказ к наступлению», а «Пхеньян предъявил Сеулу ультиматум с требованием в течение 48 часов прекратить ведущуюся им психологическую войну против КНДР и демонтировать установленные на границе громкоговорители».

Однако параллельно игре мускулами стороны вели переговоры, которые шли в общей сложности 43 часа и были очень серьезными с точки зрения уровня представительства – с южнокорейской стороны в нём принял участие советник президента по вопросам национальной безопасности Ким Кван Чжин и министр по делам объединения Хон Ён Пхё. Север был представлен главой отдела Единого фронта (по сути, главным куратором межкорейских отношений) Ким Ян Гоном и начальником политического управления Корейской народной армии (КНА) Хван Бён Со – напомним, что в КНДР этот пост выше, чем пост министра обороны [159].

В 12 часов 55 минут ночи 25 августа РК и КНДР достигли соглашения, и долгие переговоры были признаком того, что ни одна, ни другая сторона не рассматривала их как тактический ход для отвлечения внимания или оправдания будущих действий. Стороны действительно пытались договориться – иначе бы они давно и демонстративно хлопнули дверью: мы сделали всё возможное для установления диалога, но негодяи с другой стороны показали свою полную недоговороспособность, так что остается только бомбить.