Агата Кристи - Врата судьбы. Занавес. Забытое убийство. Рассказы

— Но вы же из-за нее отказались от работы в Африке? — напомнил я Франклину.

— Да, но исключительно по финансовым соображениям. Женившись, я взял на себя обязательство обеспечивать Барбаре привычный для нее образ жизни. Если бы я уехал, она оказалась бы в очень стесненных обстоятельствах. Но теперь, — и он улыбнулся совершенно искренней мальчишеской улыбкой, — все для меня обернулось необыкновенно удачно.

Я был поражен. Полагаю, многие мужья, жены которых отправляются в мир иной, не слишком о них горюют, и это всем, в общем-то, известно, но заявление Франклина показалось мне чересчур циничным.

Франклин заметил мое замешательство, но, по-моему, ничуть не смутился:

— Правдивый ответ редко кто оценит по достоинству, и все же он экономит массу времени и исключает большое количество ненужных и неискренних слов.

— А вас совершенно не волнует, что ваша жена покончила самоубийством? — резко осведомился я.

— Я не совсем уверен, что у нее было намерение покончить с собой, — задумчиво ответил Франклин. — Это просто невероятно…

— Но тогда что же случилось, как вы думаете?

— Не знаю. И, сдается мне, знать не хочу. Понятно? — отрезал он.

Я снова воззрился на него. Взгляд у него был жесткий и холодный.

— Да, не хочу знать. Меня это не интересует, понимаете? — повторил он.

Нет, я не понимал, и к тому же, все это мне не нравилось.

Не помню, когда я обратил внимание на то, что Стивен Нортон о чем-то постоянно сосредоточенно размышляет. После судебно-медицинской экспертизы и похорон он стал очень молчалив и часто бродил в одиночестве, глядя себе под ноги и хмурясь. Была у него привычка ерошить свои короткие седые волосы, пока они не вставали дыбом, словно колючки у ежа. Вид у него становился комичный, но это «ерошение» выдавало все его внутреннее смятение. На вопросы он отвечал рассеянно, и я, в конце концов, пришел к выводу, что он, действительно, чем-то крайне обеспокоен. Я попытался узнать, в чем дело, спросил, не получил ли он каких-нибудь неутешительных известий, но он энергично мотал головой и отмалчивался. Однако вскоре он, по-видимому, решился и неуклюже, со всякими околичностями принялся выяснять мое мнение по одному делу.

Немного заикаясь, как всегда, когда он говорил о чем-то серьезном, Нортон начал рассуждать об этических проблемах.

— Знаете, Гастингс, должно быть, очень легко говорить вообще, что хорошо, а что плохо, но когда сталкиваешься с чем-то конкретным, все оказывается не так-то просто. Я хочу сказать, что, например, кто-то узнает нечто такое, ну понимаете, не предназначенное для него лично, — о каком-то происшествии, которого он не одобряет и которое может иметь ужасно важное значение. Понимаете, что я имею в виду?

— Боюсь, не совсем… — признался я.

Нортон снова нахмурился, принялся ерошить волосы, они снова забавно так вздыбились.

— Трудно мне вам это объяснить. Ну вот предположим, вы случайно что-то прочли в чужом письме, распечатанном по ошибке, то есть письмо адресовано не вам, но вы начали читать, так как решили, что оно ваше, и успели прочитать кое-что, не предназначенное для вашего сведения. Ведь такое может случиться, сами знаете.

— Случиться может все…

— Ну так вот, я хочу спросить, как в таком случае следует поступить?

— Ну… — я всерьез задумался. — Наверное, надо пойти к этому человеку и сказать: «Я ужасно сожалею, но по ошибке распечатал письмо, адресованное не мне, а вам».

Нортон вздохнул. Он ведь сказал, что все не так просто, как может показаться.

— Но, понимаете, Гастингс, вы уже успели прочитать нечто такое, что может его поставить в неловкое положение…

— То есть, поставить в неловкое положение другого человека, да? Но в таком случае, наверное, надо притвориться, будто ничего еще не прочли, так как сразу же поняли, что письмо адресовано не вам.

— Да, — ответил Нортон, немного помолчав, но вид у него был растерянный, словно удовлетворительного ответа на свой вопрос он так и не получил.

— Хотел бы я все-таки знать, как следует правильно поступать в таких случаях.

Я опять сказал, что, по-моему, больше ничего сделать нельзя.

Все еще напряженно хмурясь, Нортон возразил:

— Ну, понимаете, Гастингс, все это серьезнее, чем вы думаете. Предположим, то, что вы успели прочесть… ну, как бы это сказать… очень важно для этого другого человека.

— Вот уж действительно, Нортон, — возразил я, потеряв терпение, — не понимаю, стоит ли так много об этом говорить, можно подумать, что мы постоянно читаем чужие письма?

— Нет, нет, разумеется, нет. Я совсем не это хотел сказать, тем более, что имел в виду не совсем письмо… Я просто попытался смоделировать схожую ситуацию. Ну к примеру, если вы что-то — случайно — увидели, услышали или прочли, станете ли вы об этом распространяться, если только…

— Если только что?

— Если только не будете обязаны сказать об этом.

Я посмотрел на него с внезапно обострившимся любопытством, а он продолжал:

— Послушайте, подумайте вот о чем: предположим, вы увидели нечто в замочную скважину.

Это предположение заставило меня вспомнить Пуаро! А Нортон, все так же запинаясь, продолжал:

— Представьте, что вы случайно посмотрели в замочную скважину — например, вставили ключ в замок, но не можете открыть дверь, и поэтому заглянули в скважину, чтобы узнать, нет ли ключа с другой стороны, или посмотрели по какой-то другой не менее веской причине… при этом вы и в мыслях не держали увидеть то, что увидели…

На какой-то момент я перестал его слушать, так как меня внезапно осенило. Я вспомнил тот день на поросшем травой холме, вспомнил, как Нортон поднес к глазам бинокль, чтобы получше разглядеть крапчатого дятла. А потом внезапно смутился. Вспомнил его расстроенный вид и нежелание дать мне бинокль. Я тогда решил, что он увидел нечто, имеющее отношение ко мне — то есть Аллертона и Джудит. Тогда, признаться, я ни о чем другом и думать не мог… Но предположим, однако, что он увидел нечто иное?..

Я резко спросил:

— Это «что-то» вы увидели в бинокль?

Нортон одновременно и удивился, и почувствовал облегчение.

— Вот это да! Гастингс, как же вы догадались?

— Это случилось в тот самый день, когда мы гуляли втроем — вы, я и Элизабет Коул?

— Да, верно.

— И вы не хотели, чтобы я увидел тоже самое?

— Нет, не совсем так… Мне кажется, никто из нас не должен был этого видеть.

— Что это было?

Нортон снова нахмурился.

— Вот в этом-то и загвоздка. Должен я вам об этом рассказывать или нет? Ведь это получается самое настоящее соглядатайство! Я увидел то, что мне не предназначалось. У меня совершенно не было желания что-то увидеть — я всего лишь наблюдал за крапчатым дятлом… Но я увидел!..