Александр Пругавин - Голодающее крестьянство

Доехав до Волги и переночевав в усадьбе земскаго деятеля Н. А. Шишкова, мы утром переправились на другой берег реки, в г. Симбирск, где находятся пароходныя пристани, чтобы оттуда возвратиться на пароходе в Самару. В Симбирске мы должны были остановиться на день, чтобы повидаться с доктором П. Ф. Кудрявцевым, наведывавшим в то время санитарным бюро Симбирскаго губернскаго земства, и отправить разныя нужныя телеграммы и письма.

Первым моим делом в Симбирске было поехать на телеграф, чтобы отправить подробную телеграмму в Москву, в редакцію „Русских Ведомостей" о том, что мне пришлось видеть во время моей поездки. Привожу здесь точный текст этой телеграммы:

„Только - что объехал Ставропольскій уезд, вместе с заведующим санитарным бюро губернскаго земства доктором Граном. Посетили больницы, устроенныя для цинготных больных, осмотрели столовыя и пекарни. Медицинскій персонал, работающій на местах, всюду констатирует огромное увеличеніе цынги за последнія две-три недели. В некоторых местах число цынготных увеличилось за это время вдвое, втрое и даже вчетверо. Число цынготных больных, которым оказывается медицинская и продовольственная помощь, доходит в Ставропольском уезде до 5.000 человек. Всех же больных цынгою в этом уезде можно считать до 10.000 человек.

„Встречаются больные с тяжелыми формами болезни : со сведенными ногами, с наростами во рту, с язвами на теле, с высохшими, атрофированными руками, истекающіе кровью. Нужда среди населенія растет. Последніе запасы истощены. Крайне необходим приток новых пожертвованій для немедленнаго расширенія продовольственной помощи, для устройства целой сети новых столовых как для детей, так и для взрослых, пораженных цынгою.

„Крестьяне, боясь упустить рабочее время, не оправившись от цынги, бросают больницы, чтобы сейчас же приняться за пахоту и посев. Бывали случаи, когда, обезсиленные болезнью, они падали в поле, вместе с заморенной от безкормицы лошадью. Кроне денежных средств, весьма желательны пожертвованія овощами, медикаментами, бельем.

„Врачи, студенты, фельдшерицы, сестры милосердія, интеллигентныя девушки и дамы, заведующія столовыми, одушевленно работают с ранняго утра

и до поздней ночи. Среди этих лиц много добровольцев, ниоткуда не получающих никакого вознагражденія. Многіе переутомлены от чрезмерной работы. Встречаются примеры замечательнаго самопожертвованія, высокаго нравственнаго подвижничества, невольно вызывающіе чувство самаго искренняго и глубокаго уваженія".

Такова была телеграмма, отправленная мной в. „Русскія Ведомости“. Однако, несмотря на спокойный и сдержанный тон этой телеграммы, несмотря на то, что размеры бедствія, переживавшагося в то время населеніем Ставропольскаго уезда, в ней не только не были преувеличены, а наоборот, скорее уменьшены, — телеграмма эта, в силу цензурных условій того времени, не могла появиться в печати без существенных сокращеній и смягченій.

Лишь после того, как эта телеграмма была урезана и в достаточной степени обезцвечена, она появилась в № 114 „Русских Ведомостей“, от 27 апреля 1899 года... Я привожу этот случай как в высшей степени характерный для выясненія той позиціи, какую заняла русская цензура по отношенію голода. И подобных примеров я мог бы привести целые десятки.

Замалчивать народныя бедствія, всячески скрывать их от общества — всегда входило в программу русской бюрократіи, послушной и усердной прислужницей которой в этом случае всегда была цензура.

Приведенный мани случай показывает, как поступала в данном вопросе московская цензура.

О том, как вела себя местная, самарская цензура—я уже говорил в одной из предыдущих

глав. Цензор самарских газет г. Кондоиди долгое время не позволял даже употреблять в печати таких слов, как „голод", .цынга", „голодающіе" и т. д. Но не многим лучше вела себя и петербургская цензура. В доказательство позволю себе привести хотя один факт.

В издававшемся в то время в Петербурге г-ном Поссе журнале „Жизнь" была напечатана обстоятельная статья молодого литератора С. А. Горюшина, под названіем: „Голод в поселке“. Пользуясь известіями, появлявшимися в печати (несмотря на всю бдительность цензуры!) из разных местностей Россіи, автор нарисовал яркую, но безусловно правдивую картину печальнаго, ужаснаго положенія, в котором находилась русская деревня, благодаря с одной стороны неурожаю, а с другой—той политике, которую усвоила русская администрація в вопросе о голоде.

Но петербургская цензура не могла стерпеть этого: в качестве прислужницы бюрократіи, она не выносила обобщеній, которыя могли бы хотя косвенным образом обнаружить виновность этой бюрократіи в тяжелых бедствіях, переживавшихся крестьянством. И вот книжка журнала со статьей г. Горюшина задерживается, статья вырезывается и уничтожается.

Русская бюрократія, доведя народ до разоренія, до нищеты, цынги и вырожденія, не могла, разумеется, не сознавать своей вины в этом и потому больше всего боялась свободнаго слова, независимой печати, которыя могли бы раскрыть и разоблачить ту хитрую механику, с помощью которой „командующіе классы“ имели возможность в теченіе столь долгаго времени держать стомилліонную массу крестьянства в невежестве, рабстве и нищете...

На другой день рано утром мы подъезжали к Самаре.

„Вот он, наш русскій Чикаго, этот город милліонеров и нищих,—думал я, разглядывая с парохода целый лабиринт улиц, с длинными рядами каменных домов, — огромные соборы, сады, театры, заводы...—Да, город растет, развивается и богатеет, а деревня с каждым годом, на глазах у всех, беднеет, разоряется, нищает... И это происходит в житнице Россіи!"

Отчего голодали самарскіе крестьяне?

При поездках по губерніи меня всегда интересовали вопросы о том, когда именно обнаружились первыя проявленія острой нужды среди населенія, когда и откуда пришла первая помощь нуждающимся? Запоздала она или нет? Как постепенно росла нужда и как сообразно с этим ростом расширялись размеры помощи?

О, нужда сказалась очень рано! Как известно, продолжительная засуха в связи с другими неблагопріятными климатическими вліяніями повлекла за собой полный неурожай хлебов и трав. Каждый месяц приносил какое-нибудь тяжелое разочарованіе для людей, живущих землей.

В іюне месяце уже для всех стало очевидно, что травы погибли и что поэтому скот останется без сена. Іюль месяц показал, что озимые хлеба в большинстве местностей чуть-чуть вернут семена. Августе месяц обнаружил почти полную гибель яровых. В сентябре выяснилось, что народ останется без капусты, картофеля, лука и других овощей. Таким образом ни хлеба, ни круп, ни овощей, ни кормов!