Игорь Красавин - Techne. Сборка сообщества

Между городами, обладавшими развитым производством, выгодным расположением, и городами, имевшими доступ к наибольшей прибыли, была прямая зависимость. Центры легкой промышленности во Фландрии и Брабанте всегда оставались лишь одним из звеньев в сети накоплений итальянских скупщиков и банкиров, к тому же поставляли Южной Европе пролетариат. Ткани Флоренции и металлы Милана значили меньше генуэзских шелков из Китая и венецианских пряностей с Явы. Ярмарки в Шампани, до того работавшие круглогодично, растворились, как только в начале XIV в. объемы поставок возросли и крупные суда освоили путь от Генуи до Антверпена морем, поводом же к таким изменениям стала политика графов Шампани, повысивших налоги на транзит и ярмарочную торговлю. Рейнские города, наоборот, в этот момент пережили подъем 292.

Рост рынков и городского населения обогатил жителей морских побережий, и в самый расцвет появляются ереси, массово разделяемые жителями наиболее развитых провинций. За ересями стояло как требование раздела накопленных церковью активов, так и независимость от римской церкви, чье признание означало политический суверенитет. Эта борьба, в отличие от религиозных войн протестантов XVI—XVII вв., закончилась для еретиков печально, поскольку богатая церковь, нищее рыцарство и жадные короли оказались союзниками в решении очистить землю от скверны, а власть от посяганий 293. Церковь становится богатейшей корпорацией, агрегируя огромные земельные и финансовые активы, но конвертация этих преимуществ в реальную политическую власть над крупнейшими государствами не удалась; в споре монарха и папы высшие священники, будучи аристократами, поддерживали монарха, если он был силен, и папу, если монарх оставался слаб.

Центральная власть территориальных государств росла через увеличение личных владений короля. Внутри королевского домена города получали не вольности, а строгий фиск. Претензии на государственный статус предъявлялись всеми крупнейшими феодалами, но сколь бы ни были обширны владения, их примитивная экономика не давала средств, адекватных политическим амбициям. Любой феодал, и король в том числе, сталкивался с оттоком денег: взаимодействие с окружающим миром стоило больше того, что собирали налоги. Становление рынка и административных институтов шло медленно и сталкивалось с повсеместными ограничениями локальных суверенитетов, да и города, за исключением торговых, совсем не жаловали крупную олигархию 294. Для решения проблемы государство прибегало к корпоративному разбою (уничтожение богатого ордена тамплиеров) и порче монеты, как в случае Филиппа Красивого. Решая сиюминутные потребности королевской казны, девальвация подъедала частные накопления и еще больше укрепляла позиции экономических центров – итальянских городов.

Внутри городов денежная власть распределяла права и свободы на институциональном уровне. Коммуна являлась прежде всего олигархией, чей диктат был гораздо изощренней, нежели свирепость феодалов. Помимо силы денежные мешки признавали только богатство, и чем меньше денег было у гражданина, тем меньше с ним считались. Строгая иерархия отношений, небольшой объем контактов и узость рынка замыкали профессиональные группы в почти сословных рамках цеховых и территориальных ограждений. Конкуренция повсеместно ограничивалась, и изменение статуса было возможным нечасто. Подмастерье редко становился мастером, тот не имел шансов стать купцом, а купец был бессилен перед капиталистической верхушкой. Смена места жительства для горожанина в большинстве случаев означала понижение статуса, так как чужак был максимально ограничен в интересах местных производителей и торговцев. В то же время каждый профессиональный слой, как мог, защищался от конкуренции за счет других. При этом надо специально отметить, что, как и система каст в Индии, цеховые и территориальные ограничения не мешали расти городской экономике: с ростом городов и администрируемых территорий росли и сообщества. Проблемы начались, когда в институциональной структуре власти и капитала закончился рост.

Ремесленники потому объединялись в цеха и требовали своей монополии на производство, что иначе они попадали в зависимость от кредита купцов, и тогда пришлось бы отрабатывать свои денежки на чужих условиях. Благодаря замкнутой структуре цехов рост благосостояния городского населения шел одновременно с ростом рыночной экономики. Цеха являлись корпоративными участниками рыночных и политических отношений и были способны ограничивать конкуренцию и давление других влиятельных групп, в частности коммерсантов. Власть цехов умножала динамика роста: доступные ресурсы делали средний и нижний слои горожан самостоятельнее и позволяли ставить свои условия. В результате рыночные колебания сглаживались профессиональными корпорациями, выступавшими в роли социального регулятора. Капитал рос в порах статичной структуры. Динамика обменов и величина накопления определялись капиталистическими центрами, но сообщество в целом оставалось традиционным и сегрегированным. В этом крылась как его медлительность, так и способность к социальному включению большинства населения в соответствии с их притязаниями 295.

В момент наивысшего подъема рост доходов стал значительным даже у мелких ремесленников и наемных рабочих. В начале XIV в. жители Фландрии в схватках с феодалами смогли достичь успехов и пешими разбить французскую аристократию при Куртрэ в 1302 г. Итальянский капитал без устали искал себе применения: флорентийские финансовые дома Барди, Перуцци, Фрескобальди, Аккьяуоли стали крупнейшими в Европе. Дешевые кредиты сделали быт аристократов вызывающе помпезным, распространяется «бургундский стиль» показного потребления. Итальянские финансовые дома посредством займов включили в свои сети Англию как поставщика сырья (шерсти), а во Флоренции создали высококачественную текстильную промышленность. Земли, где воздействие рынка было слабым, наоборот, попадали в бесконечную задолженность, и список долгов рос вплоть до наступления кризиса в 30-х гг. XIV в. 296.

Монополизация трансъевразийских рынков в Монгольской империи вызвала спад торговли, сокращение производства, переход коммерсантов от товаров массового спроса к роскоши и финансовым услугам. Доходы городов и королевств падают, но немногие финансисты концентрируют в своих руках максимум капитала, который дают в рост государствам в надежде на доход с войны. Эдуард III Английский, заняв деньги на войну с Францией у флорентийских домов Барди и Перуцци, поочередно кинул каждого из них. Цепочка банкротств ввергла производство и финансы в хаос, а государства погрузились в войны: столетняя англо-французская, столетняя итальянская и прочие помельче 297.