Знание – сила, 2000 №03

Современному читателю, привыкшему воспринимать дворянство XVI–XVII веков сквозь призму классической литературы XIX столетия, сложно представить, насколько трудной была эта задача. Петровский абсолютистский принцип продвижения по службе за личные заслуги пускай и не отменил такие важнейшие составные, как происхождение, знатность, родственные связи, но все же открыл принципиально новые возможности для служебной карьеры. Иное время — время Ордин-Нащокина, превращавшее служилое сословие в многослойный чиновный пирог с заранее предписанными каждому социальными ролями и судьбами. Даже высокое царское покровительство не всегда помогало. Царь, конечно, мог усадить малородовитого человека среди бояр. Но даже царь не может в одночасье наделить человека такой «отеческой честью», которая была бы связана со знатным происхождением и поддержана высокой службой нескольких поколений предков. Такой человек, как бы он ни был талантлив, все равно оставался в высших эшелонах власти белой вороной.

Совещание иностранных послов в Ответной палате Кремлевского дворца. Из книги А. Олеария

Позднее выход был найден в изменении представления о том, что есть элита. Век XVIII заменил понятие родовой знати, правившей вместе с царем страной, на знать классную, ранговую (высшие классы, ранги по знаменитому петровскому Табелю); последняя вобрала в себя часть прежней знати и включила одновременно в элиту людей сомнительного происхождения, достигших или достигающих высоких чинов. Вельможи века Просвещения могли даже позволить себе поиронизировать относительно своей родословной: подлинно ценным было бюрократическое настоящее, обличенное чинами и императорским благорасположением, нежели далекое прошлое, пускай и необыкновенно славное и очень гордое.

Конечно, такие люди, как Ордин- Нащокин, одним своим появлением в верхах приуготовили подобные перемены. Они пробивали брешь за брешью в обороне родовой аристократии, не желавшей терять свою корпоративную монополию, на высшие и прибыльные государственные места. Интересно, однако, как и какой иеной осуществил это Ордин-Нащокин.

Во-первых, здесь несомненно присутствие таланта и трудолюбия. В юности у заезжего поляка он изучает польский и латинский языки. Позднее прибавляет к ним молдавский и немецкий. Для будущей карьеры эти знания — как первая ступень для ракеты, выходящей на орбиту. При огромной конкуренции на военном поприще выдвинуться молодому Афанасию не было шансов. Иное дело горизонты дипломатические. Посольский приказ постоянно испытывал нужду в профессиональных кадрах, и обратить на себя внимание здесь было намного легче. Тем более со знанием языков. Остается лишь догадываться, кому был обязан Ордин-Нащокин этим вниманием к языкам — собственной любознательности и прилежанию или настойчивости родственников, успевших оценить возможности посольской службы. Так или иначе, но движение вверх Ордин- Нащокина оказалось тесно связанным с посольской службой. В истории он фигурирует прежде всего как крупный дипломат своего времени, первый боярин, вставший во главе Посольского приказа.

Что касается трудолюбия, то энергичный Афанасий Лаврентьевич был, что называется, работоман. Своим трудолюбием он настолько выделялся среди царского окружения, что Алексей Михайлович специально отмечал это качество в своих похвальных грамотах. Он у него «трудолюбец» и «государеву делу желатель».

Во-вторых, карьера Афанасия Лаврентьевича не была связана с утратой Ордин-Нащокина как личности. Ордин-Нащокин возвышался, не пресмыкаясь и не разбавляясь в московской придворной элите. Он не обладал гибкой совестью другого любимца царя, Артамона Матвеева, и скорее ломался, чем гнулся. Нет сомнения, что эта редкая особость — порождение характера Афанасия Лаврентьевича. Он — лидер по натуре, человек самостоятельный в суждениях и поступках. Он обладал всеми качествами, без которых не может состояться реформатор Однако они же обрекали его на одиночество и непонимание.

Вся переписка Афанасия с царем пронизана жалобами на это. «Перед всеми людьми за твое государево дело никто так не возненавижен, как я», — сетует Ордин, По его собственному определению, он самый «облихованный и ненавидимый человек». Его жалобы так часты, что невольно рождается мысль: не брюзга ли он? Ответ все же надо дать отрицательный: поворчать еще не значит быть брюзгою. Но то, что человек он был тяжелый, бесспорно. Как, впрочем, всякий человек идеи и принципа. Чего стоит его эпизод с сыном, который за притеснение латышского населения в назидание другим был нещадно бит по распоряжению отца кнутом! Понятно, каково было общаться с этим ярым приверженцем порядка, ни для кого не делавшим исключения.

К неприятию Афанасия Лаврентьевича следует прибавить уже упомянутые конфликты с людьми родовитыми. Последние отчасти были как бы запрограммированы, имея в виду местнические порядки и претензии Орд и на. А если к этому добавить гордыню, спесь и зависть некоторых родовитых противников Ордин-Нащокина, то стрелка его неприятия просто зашкаливала. Таким соперником был, к примеру, князь Иван Андреевич Хованский, которому наша история обязана хованщиной — событиями 1682 года, связанными с воцарением Петра и началом регентства царевны Софьи. Хованский испытывал просто патологическую ненависть к Афанасию и не упускал случая, чтобы унизить его лично и воспрепятствовать осуществлению его планов. При этом он даже не пытался разобраться в них. Достаточно было, что они исходили от Ордин-Нащокина. Потому не случайной кажется сентенция нашего героя об отношении к делу служилых и приказных людей в Московском государстве, она им выстрадана, опробована на себе. «У нас любят дело или ненавидят, смотря не по делу, а по человеку», — писал он в одном из писем Алексею Михайловичу, еще не ведая об обобщающем характере сделанного им открытия.

Ордин-Нащокин принужден был искать зашиты у царя. Алексей Михайлович одергивал Хованского, причем иногда очень сурово и унизительно. Сохранилось по-своему уникальное послание Тишайшего Хованскому с выговором за Ордин-Нащокина, проливающее свет на закулисную сторону конфликта: «Афанасий хотя отечеством и меньше тебя, однако великому государю служит верно, от всего сердца, и за эту службу государь жалует его своею милостию: так тебе, видя к нему государеву милость, ссориться с ним не для чего, а быть бы вам с ним в совете и служить великому государю сообща».

Служить «сообща» с Ордин-Нащокином-Нащокиным гордому потомку Гедемина было невмоготу Он раз за разом наскакивал на Ордин- Нащокина и, несомненно, был одним из тех, кто способствовал охлаждению его отношений с царем.