Мария Элькина - Архитектура. Как ее понимать. Эволюция зданий от неолита до наших дней

В Риме есть особенная улица – виа Джулиа. Ее спроектировал Донато Браманте. Она покажется довольно-таки обычной, если вы не гуляли перед этим несколько часов по историческому центру Рима. На фоне лабиринта узких и извилистых улиц виа Джулиа заметно выделяется большей шириной и непривычной прямотой – как будто она проведена по линейке. В конце открывается вид на Тибр. Кроме того, на ней нет совершенно ни одного кафе, что довольно необычно для старой Италии, и почти нет пешеходов – они предпочитают окольные, но более оживленные пути. К зазубриваемому в школе правилу, что самый короткий путь из точки А в точку В проходит по прямой, стоило бы делать обязательную поправку: самый короткий путь не обязательно будет самым удобным и самым приятным. Прогулка по виа Джулиа – удел редких эстетов.

Другая типичная улица времен Ренессанса, проложенная еще раньше, – виа Алессандрина, ведущая от замка Святого Ангела к воротам Ватиканского дворца. Тогда ее появление объясняли желанием создать лучшие условия для паломников, но подспудно подразумевали и то, что на просматриваемом проходе сложно организовать бунт – потенциальным заговорщикам на нем не спрятаться.

Эти два примера дают представление об урбанистических привычках XV–XVI веков: улицы прямые и регулярные, однако все еще довольно скромные по масштабу. Виа Джулиа по меркам основанного в начале XVIII века Петербурга сгодится на роль разве что переулка, да и то скорее тесного.

Ренессанс изменил градостроительство в куда большей степени на бумаге, чем на практике. Он подарил миру образы городов-утопий, геометрически и эстетически правильных. Лучше всего известен план непостроенной Сфорцинды. Во внешних углах крепостной стены в форме восьмиконечной звезды располагались бы башни, во внутренних – ворота. С центром города те и другие соединялись бы восьмью улицами и восьмью каналами. Автор проекта Филарете оставил к нему красочное описание, гораздо более подробное, чем сам план. Фантазии архитектора включали не только обычные социальные учреждения вроде школ, но и Дом порока и добродетели, где в верхних этажах посетители обучались ремеслам и наукам, а в нижних – предавались плотским радостям. Покинуть их, выбрав однажды, никто не смог бы, таковы были представления Филарете о благочестии и справедливости.

Сфорцинда – один из нескольких воображаемых городов, положивших начало радиально-кольцевой системе планирования. «Идеальную» схему с отходящими от центра радиусами множество раз воспроизвели буквально, и еще чаще она использовалась как принцип организации пространства.

Настоящая революция в градостроительстве произошла в эпоху барокко. Точнее, произошла она в политическом устройстве Европы, ее экономике и науке, а архитектура адаптировалась к происходящему. В Новое время начался процесс образования национальных государств. В Средние века город оставался вещью в себе. Он мог вступать в альянсы, вести войны, скупать земли, совершать походы, но все же главным смыслом существования оставался он сам, а его процветание – целью. Теперь город стал сердцевиной чего-то большего, столицей. Высокий статус требовал непременной демонстрации величия, «grandeur». В то же самое время происходит зарождение капиталистической модели экономики, с непрерывным ростом и появлением довольно заметного класса богатых людей.

В качестве ответа на перечисленные вызовы эпоха барокко снабдила город еще одним компонентом, без которого сегодня его невозможно представить, – движением. Оно стало одновременно условием жизни и мечтой.

Неправы те, кто утверждает, будто проблема транспорта в городах – порождение XX века. Уже к XVII столетию произошел критический переход, когда проезжая часть стала достаточно широкой, чтобы по ней беспрепятственно могли ездить кареты, оставляя пешим скромное место с краю. Время принесло только ощутимое усиление тенденции, приведшее в конце концов к появлению проспектов с 12-полосным движением. Скромная по нынешним меркам римская виа дель Корсо – прародительница Ленинградского проспекта в Москве. Глядя на нее, ничего подобного невозможно заподозрить, и едва ли задумавшие ее понтифики хоть отдаленно предвидели будущие автомобильные коллапсы во всех концах света. Грезя о просторе, они не могли догадываться, сколько и каких успешных последователей у них найдется в будущем.

Если в предыдущие столетия между городами не существовало административной иерархии, то теперь среди них появились особенно важные и желанные – Париж, Берлин, Лондон, Вена, Петербург. А поскольку власть в государствах почти всегда была абсолютной, то и у самой столицы непременно был ясно обозначенный центр, фактический или символический, сердцевина, дающая начало всему остальному. Движение в такой картине мира происходило в первую очередь «от» или «к», могло быть центростремительным или центробежным, оно хотело достичь цели, и тем лучше, чем быстрее. Ни прямоугольные кварталы, ни средневековые запутанные улочки не позволяют этого, почти всегда заставляя перемещаться обходами. Теоретически самым подходящим решением послужили бы как раз ренессансные идеальные города, но реализовать их на практике в большом масштабе едва ли получилось бы. Куда практичнее оказалось использовать только фрагмент плана, центр с несколькими расходящимися от него лучами. В моду вошли так называемые трезубцы . Первый из них появился в Риме еще в первой половине XVI века, когда от пьяцца дель Пополо лучами разошлись сегодняшние виа дель Корсо, виа дель Бабуино и виа ди Риппето. Прорезав три широкие прямые дороги через запутанные кварталы старого города, римские папы смогли, хотя бы до некоторой степени, подчинить его общей логике, создать иллюзию цельности замысла.

В той же манере, «трезубцем», расходились улицы от дворца в Версале. В 1690-е годы подобие римского трезубца появилось в Берлине: лучи начинались от площади Рондель, нынешней Мерингплатц. Планировка того времени не пережила Вторую мировую войну, но развязку и сейчас можно представить: хорошо известная Фридрихштрассе служила центральной из осей.

Апофеозом барочного города стал Санкт-Петербург, заложенный Петром I как новая русская столица. «На земле была одна столица, // Все другое – просто города» – строки, повторяемые жителями Петербурга как мантра, написаны Георгием Адамовичем в парижской эмиграции после революции, и их легко читать как ностальгическое преувеличение. Автор и сам задает именно такой контекст – «этого ни вспомнить, ни забыть». Тем не менее с некоторой точки зрения поэт всего лишь озвучил факт. В то время как Рим, Париж и Лондон серьезно реконструировались для того, чтобы более органично принять на себя столичную функцию, Петербург только ради нее и построен. Кроме того, он заложен в ситуации tabula rasa , совершенно уже непредставимой в таком масштабе для Европы.