Питер Сингер - Освобождение животных [litres]

Историк XIX века Уильям Лекки так описывает развитие римских игр, которые начинались как простое сражение между двумя гладиаторами:

Обычными битвами в конце концов пресытились, и угасший интерес публики стали подогревать показом разнообразных жестокостей. То сковывали вместе быка и медведя, и они в яростной схватке катались по песку; то преступников, одетых в шкуры диких животных, бросали быкам, которых предварительно доводили до исступления раскаленным докрасна железом или горящими дротиками. Один раз при Калигуле за день убили четыреста медведей… При Нероне четыреста тигров сражались с быками и слонами. На открытии Колизея при Тите за день было убито пять тысяч животных. При Траяне игры как-то продолжались 123 дня подряд. Львы, тигры, слоны, носороги, гиппопотамы, жирафы, быки, олени, даже крокодилы и змеи – всех задействовали, чтобы придать зрелищу новизны. Не было недостатка и в человеческих страданиях… При Траяне во время игр друг с другом бились десять тысяч человек. Нерон по ночам освещал свои сады христианами, горящими в просмоленных одеждах. При Домициане как-то заставили сражаться множество немощных карликов… Жажда крови была так велика, что правителю скорее простили бы недостаток хлеба, чем нехватку зрелищ [344].

Впрочем, у римлян все же были некие представления о морали. Они питали особое уважение к закону, общественному долгу и даже могли проявлять доброту к другим. Игры со всей пугающей ясностью показывают, что у этих моральных чувств была четко очерченная граница. Если то или иное существо находилось в пределах этой границы, то действия, подобные происходившим на играх, считались по отношению к нему абсолютно недопустимыми; если же существо не входило в сферу моральной ответственности, то причинение ему страданий было обычным развлечением. За пределами этой сферы находились некоторые люди (прежде всего преступники и военнопленные) и все животные.

Именно на этом фоне нужно оценивать влияние христианства. Христианство привнесло в римскую цивилизацию идею уникальности человеческого рода, унаследованную из еврейской традиции, но делало на ней еще больший акцент, поскольку огромное значение в этой религии придавалось бессмертной душе человека. Из всех обитателей Земли только человеческие существа были достойны «жизни» после телесной смерти. Вместе с тем возникла сугубо христианская идея о святости любой человеческой жизни.

Существуют религии, в том числе на Востоке, которые учат, что жизнь любого существа священна; в других религиях зачастую сурово осуждается убийство человека из своей социальной, религиозной или этнической группы; но именно благодаря христианству распространилась идея о том, что священна любая человеческая жизнь – и только человеческая жизнь. Даже новорожденный младенец, даже плод в утробе обладает бессмертной душой, так что их жизни так же сакральны, как и жизни взрослых людей.

Применительно к людям новое учение во многом было прогрессивным и значительно расширило ограниченную сферу моральной ответственности, существовавшую у римлян; однако то же учение поддерживало и закрепляло низкий статус животных других видов, отведенный им Ветхим Заветом. Хотя Ветхий Завет и провозглашал господство человека над другими видами, в нем, по крайней мере, можно увидеть небезразличие к их страданиям. В Новом Завете нет ни осуждения жестокости по отношению к животным, ни каких-либо рекомендаций учитывать их интересы. Сам Иисус проявляет явное безразличие к судьбе животных, когда заставляет две тысячи свиней броситься в море: поступок довольно бессмысленный, ведь Иисус прекрасно мог изгнать бесов и не причиняя боль другим существам [345]. Святой Павел по-новому толковал старый закон Моисея, который призывал «не заграждать рта у вола молотящего». «О волах ли печется Бог?» – презрительно спрашивает Павел. И сам дает отрицательный ответ: «…для нас это написано» [346].

Пример, поданный Иисусом, не остался без внимания у поздних христиан. Блаженный Августин так комментирует эпизод со свиньями и притчу о проклятой смоковнице:

Христос сам показывает, что избегать убийства животных и уничтожения растений – это верх суеверия, поскольку сам он, рассудив, что между нами и зверями и деревьями нет общего закона, послал бесов в стадо свиней и с проклятием иссушил дерево, на котором не нашел плодов… Разумеется, ни свиньи, ни дерево не согрешили.

Согласно Августину, Иисус стремился показать нам, что в своем отношении к животным мы не должны руководствоваться теми же нравственными законами, которые определяют наше отношение к людям. Вот почему он отправил бесов в стадо свиней вместо того, чтобы сразу их уничтожить, что легко мог бы сделать [347].

Исходя из сказанного, нетрудно догадаться, к чему привело наложение христианских воззрений на римские. Наиболее четко последствия этого просматриваются на примере римских игр после перехода империи к христианству. Христианское учение непримиримо относилось к гладиаторским боям. Гладиатор, которому удавалось выжить, убив своего противника, считался убийцей. Даже посещение таких зрелищ могло повлечь отлучение от церкви, и к концу IV века бои между людьми были полностью запрещены. При этом моральная позиция по отношению к убийствам или мучениям любых животных оставалась неизменной. Бои с дикими животными процветали и в христианскую эпоху, а в упадок они пришли, вероятно, только из-за того, что империя обеднела, ее территория уменьшилась и диких животных стало труднее доставать. Однако эти поединки в их современном виде (коррида, бой быков) до сих пор можно лицезреть в Испании и Латинской Америке.

Сказанное о римских играх справедливо и в более широком плане. Христианство не считало животных достойными сочувствия – как и римляне в дохристианскую эпоху. И если отношение к людям с принятием христианства улучшилось, отношение к животным осталось таким же грубым и безжалостным, как и в языческую пору. Христианство не только не смягчило худшие проявления жестокости римлян по отношению к животным – оно, к сожалению, еще и погасило сохранявшуюся долгое время искру сочувствия, которую пронесли через века немногие благородные люди.

Мало кто из римлян выражал сочувствие страдающим существам и испытывал отвращение к использованию их ради забавы и удовольствия людей – на арене или на пиру. Об этом высказывались Овидий, Сенека, Порфирий и Плутарх; причем Плутарх, согласно Лекки, первым решительно высказался о важности доброго отношения к животным во имя общего блага, вне зависимости от веры в переселение душ [348]. Однако пройдет еще шестнадцать веков, прежде чем отдельные христианские писатели наконец начнут столь же серьезно критиковать жестокость к животным, не ограничиваясь одним лишь аргументом о том, что она может вылиться в жестокость к людям.