Джарон Ланир - На заре новой эры. Автобиография отца виртуальной реальности

После того как умерла моя мать, я долгие годы, десятки лет, ощущал себя смертельно одиноким.

Хакеры все время хвастались своими недавними проектами. Поскольку компьютерных сетей еще не существовало, нужно было приехать, чтобы увидеть демонстрационную версию или, наоборот, привезти ее с собой. Теперь в задней части «Доджа Дарта» я возил вместо коз компьютеры, так что мог показывать демонстрационные версии своей работы где угодно. Помню, как однажды вытаскивал клочки старого сена из слотов для жесткого диска.

Я показал Moondust всем – Алану Кею и его команде из Xerox PARC, сотрудникам Apple, которые в конце концов создали Mac, группе Дуга Энгельбарта из Стэнфордского научно-исследовательского института, а также разработчикам пилотажных симуляторов из НАСА.

Как-то раз я взгромоздил здоровенный старый ЭЛТ-монитор на стол в слабо освещенной закусочной, где подавали димсамы, в переулке рядом со Стэнфордским университетом. Разумеется, я хотел показать Moondust. (Не помню, как называлось это место, но если кто-то захочет выяснить, то это там добавляли миндальное масло в клецки с креветками, и все об этом говорили.)

Посетители закусочной в то время продолжали создавать компании вроде Pixar и Sun. Moondust стала среди них хитом, и меня начали доставать.

– Как ты это сделал? Пиксели сменяются по всему экрану одновременно.

– Применяю к этим смещающимся маскам сжатую таблицу перекодировки…

– Стой! Не говори им, как ты это делаешь!

– А я думал, что этика хакеров подразумевает, что любым кодом надо делиться.

– Ну да, если это поможет сбросить плохую, но сильную старую власть. Но это твоя собственная работа.

– Даже не знаю, что делать.

– Ну все равно ты теперь один из нас.

Это «один из нас» они сказали с теми же хрюкающими интонациями, что и в фильме «Уродцы».

Однако наш мир был создан не для нас. Мы все еще были чуждыми ему.

У нас уже появилась своя элита, но по большей части Долина оставалась грязной и угнетающей. Вся Америка начиная с 1970-х годов была покрыта грязью. Проржавевшие указатели, на которых местами перегорели мигающие лампочки, обещали живые секс-шоу к северу от Менло-Парк, а по углам кучковались навязчивые проститутки.

И все же мы собирались там. Нам было необходимо держаться вместе. Интернета еще не существовало, а нам был нужен эффект сети.

Помню, как мы играли в бильярд в неуютном дешевом баре на Эль Камино Реаль, главной улице Пало-Альто, и думали, что хакер в этом городе похож на бильярдный шар, который катится в лузу, когда другой шар хорошенько подтолкнет его в нужном направлении. Мы вращались на одном месте в своем новом доме, но энергия нашего вращения передавалась дальше, изменяя весь остальной мир.

Мы писали код всю ночь и весь следующий день, пока мозг не усваивал большую абстрактную структуру и не доводил ее до совершенства. Наш опыт тех лет сильно отличается от опыта современных программистов, потому что в наше время приходилось работать непосредственно с чипом, чтобы достичь приличной степени эффективности. Это значило, что вы работали не с языками, инструментами или библиотеками, которые написали другие программисты.

Все, что имело значение, было новым и придумывалось целиком и полностью тобой самим. Ты сам был абстрактным исследователем на пороге неизведанных земель. Если ты хотел, чтобы на экране компьютера появился круг, нужно было найти способ написать для круга код, работающий так быстро, чтобы это имело значение. Я помню, как вместе с Биллом Аткинсоном, писавшим код для графических аспектов первого Macintosh, мы встречались с легендарным гуру алгоритмов из Стэнфорда Доном Кнутом и представляли ему новые способы рисования кругов. Это было примерно, как визит к Папе Римскому от программирования.

Толкни что угодно достаточно далеко, и оно изменится. Этот принцип применим даже к компьютерам. В самом центре опыта программирования, когда действуешь на высочайшем уровне совершенства, снова сталкиваешься с загадочным ощущением мира, не похожего на код.

Существует – или, по крайней мере, существовало – поразительное глубинное ощущение, что твой код правильный. Это чувство совершенно невероятное и почти мессианское. Мы говорили о нем, немного смущаясь, глубоко пряча мистицизм, окружая его броней рациональности.

И каждый раз, когда у меня возникало это чувство, код, в котором я сомневался, оказывался безошибочным. Это был странный момент, почти откровение свыше, которое снисходило крайне редко.

Этот опыт кульминации программирования теперь еще более неуловим, ведь современные программы пишут разные люди. Новые программы любой важности обычно создаются командами, и когда они работают, они распределяются словно мох, которым поросли мириады ранее существовавших программных структур, запущенных даже не на одном конкретном компьютере, а на разных соединенных между собой компьютерах в разных уголках мира, местоположение которых не определено. Можно не знать ничего о программе и тестировать ее, как только что открытое природное явление. Еще одна привязка к старому миру, где не пользуются интуицией.

В любом случае несколько дней сосредоточенности сменялись сном, в который ты проваливался, как в мягкое море, часто даже не раздеваясь, и тогда можно было выглянуть наружу и увидеть других людей, но все они были заняты тем же самым. Мы выглядели друг для друга как фрагменты кода. Мы говорили о мире так, словно это была незаконченная головоломка, которую мы изобретали.

Жаль, что я не помню по именам всех своих самых первых друзей из Долины. Но, по крайней мере, помню разговоры.

– Я сохранил данные по всем суши-барам, так что можно выбрать оптимальный.

– Я тоже.

– А временную отметку проставили? Тогда можно использовать байесовский метод, чтобы сопоставить данные.

Это средство взаимодействия с миром до сих пор записывалось на бумаге! Мы носили с собой записные книжки и карандаши. Хакеры носили свои блокноты в небольших псевдометаллических чехлах, как будто это были портативные цифровые устройства будущего. Многие из них были карманными, крепились на ремень или запястье. Закончив расчеты, мы шли есть суши, а потом снова писали код.

После того как целый день писал код, ты видишь его во сне; и думаешь, что весь мир – это код. Скотт Розенберг написал книгу «Сны о коде» («Dreaming in Code»), в которой подробно расписал мой опыт, когда я видел код во сне, то есть буквально сны о коде. Проснувшись, понимаешь, что во сне писал код, программировал события, которые происходили вокруг тебя во сне. Цикл чьего-то сердцебиения.