Бина Венкатараман - Оптимизм, который убивает. Большое исследование человеческой опрометчивости

Многие древние артефакты, обнаруженные современными людьми, например, кумранские рукописи и египетские пирамиды, сохранились благодаря нахождению в сухом климате. Вот почему Хиллис и Джефф Безос решили поставить свои часы в пустыне Техаса. Oни также заметили, что время в большей степени щадит идеи, нежели физические объекты. Так это было с Иерусалимским храмом – местом поклонения, описанным в древних книгах иудаизма и христианства. Их коллега Стюарт Брэнд отстаивал идею создания организации, где определенная группа людей будет поддерживать память об истории часов, наблюдая за их созданием. Мне кажется, что сейчас Long Now Foundation напоминают семью, цель которой – передача семейных реликвий или историй из поколения в поколение.

Организации, которые хотят создавать долгосрочные проекты, могут поучиться у организмов, существующих тысячи лет и заставших зарождение человеческой цивилизации.

Художница Рэйчел Суссман ведет хронику древнейшей флоры и фауны, живущей на планете по сей день. Она сфотографировала пятитысячелетнюю калифорнийскую сосну; антарктических губок Anoxycalyx joubini, которым по 15 тысяч лет, и сибирских актинобактерий старше полумиллиона лет. Побеседовав с учеными, изучающими многолетние растения и животных, Суссман раскрыла секреты их жизнеспособности, которые описала в своей удивительной книге «Старейшие живые существа в мире» [79].

Например, колонии тополей Пандо в Юте более восьмидесяти тысяч лет. Так долго она сохраняется благодаря самовоспроизводству – клонированию себя – и медленной миграции для удовлетворения своих потребностей в воде и питательных веществах. Она даже пережила вулканическую зиму, вызванную сильнейшим извержением семьдесят пять тысяч лет назад на Суматре. Эта стратегия – создавать множество копий самого себя – нашла свое место в работе архивариуса цифровых архивов Дэвида Розенталя, бывшего библиотекаря цифровой библиотеки Стэнфордского университета и эксперта по сохранению кратковременных цифровых артефактов и записей нашей эпохи. Он сказал мне, что создать множество копий и разбросать их по разным местам и организациям – это единственный эффективный путь сохранения идеи и записи в цифровом веке, когда технологические форматы и носители для хранения данных быстро устаревают, как это произошло с дискетами и видеокассетами. Хранение в одном месте, как в случае со сгоревшей Александрийской библиотекой, чревато риском потери в случае катастрофы. Даже Архив интернета – некоммерческий проект, нацеленный на сохранение данных всемирной паутины, – достаточно рискованный, поскольку обе его копии находятся слишком близко к разлому Сан-Андреас [80]. Группа из одиннадцати канадских организаций, которые вместе работают над архивацией государственно-значимой информации, кажется хорошим примером такой распределенной сети клонов.

Еще один секрет некоторых древнейших живых существ на Земле – медленный рост. В Гренландии Суссман обнаружила лишайник, известный как ризокарпон географический. Его особи возрастом не менее трех тысяч лет растут на сантиметр каждые сто лет – в сто раз медленнее горизонтального перемещения континентов. Между тем, старейшие остистые сосны вкладывают свои ресурсы в поддержание отдельных ветвей или групп игл, в то время как остальные их ветви могут казаться мертвыми: вместо целого процветает только часть.

Узнав об этом, я вспомнила разговор с опытным мастером древнего китайского и японского искусства бонсай, который усовершенствовал практику придания молодым деревьям старого вида и выращивания миниатюрных деревьев, которые могут пережить любого человека. По его словам, деревья, живущие столетиями, не тратят впустую свою энергию на цветение – они сосредотачиваются на стойкости. Другими словами, они не пытаются быть хорошими во всем. Возможно, это полезный урок для организаций, чьих ресурсов достаточно либо на быстрый рост, либо на долговечность, но не на все сразу.

Уэс Джексон изучил опыт прошлого, а затем модифицировал его, чтобы найти точки соприкосновения между современными и будущими потребностями фермеров. Одомашнив дикие многолетние растения и скрестив их с имеющимися однолетними культурами, Джексон и его коллеги изобрели многолетние зерновые культуры. Ученые и фермеры на Среднем Западе США, в Китае и в Африке последние десять лет пытались усовершенствовать урожай.

Многолетние злаки, в отличие от однолетних, врастают своими толстыми корнями в землю на глубину от трех до шести метров. Столь укоренившиеся растения не требуют сильного орошения и лучше противостоят засухе. Многолетние корни вцепляются в плодородный верхний слой почвы словно когтями и не вымываются. Это помогает процветать богатому микробному сообществу почвы, которое помогает культурам более эффективно использовать питательную среду. Поле многолетних растений не нужно ежегодно вспахивать, и поэтому больше углерода запечатывается в его почве, а не выходит в атмосферу и способствует потеплению планеты.

Джексон считает, что выращивание многолетних злаков сможет побудить сельское хозяйство перестроиться на дальновидное мышление.Ежегодное использование меньшего количества воды и ресурсов поможет сохранить почву и природные ландшафты, чтобы фермерство процветало больше и дольше.

Однако для удовлетворения насущных потребностей фермерского бизнеса многолетние злаки не должны быть полностью похожи на скромных обитателей прерий. Ученые должны позаимствовать и то, что сделало однолетние культуры такими привлекательными за десять тысяч лет. Другими словами, новый вид должен приносить много семян. Чтобы переманить фермеров на свою сторону, Джексон должен был разводить многолетние культуры с высоким годовым урожаем.

Когда Джексон взялся за эту работу, ему сказали, что это невозможно – существует неизменный баланс между количеством энергии, которое растение вкладывает в корни с защитой верхнего слоя почвы, и тем, сколько оно вкладывает в семена, которые мы едим. Коллеги отметили, что фермеры хотят максимизировать уборочный индекс – процент общего веса растений, которые дают урожай каждый год. Крепкие корни многолетних растений отнимут способность однолетних давать высокий годовой урожай. Большое количество семян однолетних, в свою очередь, плохо повлияет на долгосрочные выгоды многолетних. Но Джексон не собирался сдаваться. Он верил, что наука поможет ему и его команде.

– Своим безумием я похожу на методиста, – любит говорить Джексон. Его рвение к природе и склонность к цитированию писаний фермеров, экологов и поэтов делает его похожим на светского проповедника.