Коллектив авторов - Мир Калевалы

Всю жизнь Лённрот, несмотря на врачебную деятельность, чрезвычайно увлекался поэзией, особенно древними рунами финского народа. Не зря сказано, что Лённрот со скоростью зайца догнал нашу уже погружавшуюся в забвение народную традицию. Вдобавок к этому он бегал за рунами на лыжах и греб на лодке, а иногда – изредка— ехал на лошадях, если таковые подворачивались. Лённрот написал о первом своем путешествии в 1828 году книгу «Странник», один из редчайших текстов, где хоть каким-то образом раскрывается его личность. Но и там он не слишком сосредоточен на себе.

Ему предстояли и другие, более обширные фольклорные экпедиции, в конечном счете – одиннадцать; последняя была в Эстонию. Во всех этих путешествиях Лённроту помогало знание нотной грамоты и еще в большей степени то, что он владел стенографией. В далекий Каяани он поехал работать врачом потому, что оттуда было легче добираться до источников рунопевческой поэзии. Карелия, и в особенности Беломорская Карелия, сохраняла рунопевческую традицию, которая в остальной Финляндии уже исчезла.

Лённрот явно обладал способностью общения с простым народом, мог уговорить людей петь ему. Язык музыки для всех един; он и сам умел играть. Архиппа Перттунен, Онтрей Маллинен и Воассила Киелевяйнен были в числе самых искусных, но Лённрот искал и находил совершенно разных рунопевцев.

Одни лишь собранные им древние руны могли бы стать замечательным достижением, достаточным для одного человека, но Лённрот вдохновился на их литературную обработку. Он создал на основе рун «Калевалу», в которой два мифологических народа, Калевала и Похъё-ла, соперничают друг с другом. Для заострения сюжета Лённрот добавил в певшиеся народом старинные руны свои собственные строки, чтобы составить из рун связное повествование.

Существует «Калевала», состоящая только из народных рун, без этих добавлений, но это не такое увлекательное чтение, как созданный Лённротом эпос. В большом искусстве речь всегда идет о персонаже, находящемся в центре повествования и дающем рассказу жизнь.

Главная роль в «Калевале» отведена Вяйнемёйнену, к которому позднее, в результате новых фольклорных поездок Лённрота, присоединилась трагическая фигура Куллерво («Старая Калевала» – 1835-36, «Новая Калевала» – 1849).

Вековечный песнопевец не слишком огорчился появлением в своей вселенной Куллерво. Он знал себе цену; говоря словами Лейно – «властелин души народной». Выше него был только «…Укко, бог верховный, всей вселенной повелитель!» [5] Здесь и далее цитаты из эпоса «Калевала» в переводе Э. Киуру и А. Мишина, Петрозаводск, 1998. . Можно представить, что, составляя эпос, Лённрот в каком-то смысле отождествлял себя с Вяйнемёйненом и, наверное, потому дал песне отзываться эхом, словам литься. Но никакой юной Айно, которую старый бард в эпосе возмечтал сделать своей, в жизни Лённрота, похоже, не было; только покорная жена и дети. Единственный сын, Элиас, умер двухлетним, остальные были дочери, но и из них лишь одна пережила отца. Ида Каролина переехала в Стамбул, а затем в Италию, где и была похоронена в Сиене в 1915 году. Остальные дочери погибли от эпидемических болезней, не дожив до совершеннолетия. Отец-врач не смог исцелить их средствам современной ему медицины. Это, должно быть, его глубоко ранило.

Во что же веровала врачебная наука середины XIX века? Все еще в кровососные банки, кровопускание и пиявок, которые ужасали в последние минуты бедного Гоголя: «Лестницу поскорее, давай лестницу!». И Господь смилостивился над ним и дал.

Лённрот не мог знать о вирусах и бактериях больше, чем его коллеги, но понимал, что опрятность и чистота – одно из ключевых понятий на пути сохранения жизни, воздержание от спиртного и дурной жизни – второе. Легче было предупредить болезни заранее, чем тогда, когда они жадно вопьются в свою добычу. Уравновешенная психика тоже, случалось, излечивала. И плацебо оказывало и оказывает свое воздействие, что Лённрот также осознавал.

Общество Финской литературы выпустило открытку, на которой с портретом Лённрота соседствует его текст. Это центральная часть его медицинской доктрины: «Отдых, надежда, довольство и умеренное веселье сохраняют здоровье, а иногда даже излечивают больного. Но вредны чрезмерные радость и веселье, равно как и горе, скорбь и уныние».

Хорошо сказано. Под чрезмерной радостью и весельем Лённрот подразумевает, скорее всего, разгульную и нетрезвую жизнь. Вернее, даже не веселье, а буйство. От него все еще погибают достойные люди по обе стороны нашей границы несмотря на всю нынешнюю просвещенность.

Сам Лённрот вместо спиртного пил колодезную воду и участвовал в основании первого на Севере общества трезвости. В отличие от своего позднейшего коллеги, писателя Илмари Кианто – этого «московского магистра», написавшего в 1925 году произведение «Святой Орден Умеренной Выпивки», Лённрот ратовал за полную трезвость. Неудивительно, что он прожил действительно долгую для того времени жизнь и умер только в 1884 году. «Врачу, ис-целися сам!» – как сказано в Библии. В этом Лённрот на редкость преуспел – не так, как с собственными детьми.

Если Лённрот-человек до сих пор был мне менее знаком, чем многие другие финские классики, его «Калевала» несомненно оказала на меня большое влияние. Под ее впечатлением я написал роман «Такой человек» (1989). Я не удовольствовался только повторением биографии Вяйнемёйнена, а взял оттуда подходящие для меня кусочки и сосредоточился, в числе прочего, на Айно. Я и сам уже был тогда в среднем возрасте, и тем не менее очарован молодой девицей. Из ребяческих отношений, естественно, ничего не вышло; девица эта испугалась и отступила – но не утопилась, а вышла позднее замуж и создала счастливый дом с мужем, детьми и своими путями.

Сам я все же испытал потрясение, почти сбросившее меня за край бытия, откуда я чуть было не улетел в космос. Один друг, врач, меня от этого спас.

Придя в себя, я написал роман. Сампо тоже увлекало: решение вечных проблем благосостояния человечества, если бы только Сампо придумали заново. Я написал всю книгу размером старинных калевальских рун, но так, что текст казался на поверхностный взгляд обычной прозой. «Такой человек», однако, не имел никакого успеха, напротив – о нем, кажется, появилась лишь пара маленьких, скорее недоуменных отзывов и никто его не пожелал. Для меня он все-таки был тогда важен: одно из жизненных разочарований, которое я излечил писательством – еще раз.

Странно все-таки, когда я сейчас достаю «Такого человека» и просматриваю, там есть даже кое-что занятное. Даже пара пригодных фраз: «Без огня остаться тяжко, трудно быть без очага; человеку в мире грустно, грустно Богу самому».