Александр Степанов - Очерки поэтики и риторики архитектуры

Горизонтальное остекление Райт применял не менее охотно, чем Мис или Корбю, однако стеклянные плоскости дома Кауфманов не выведены на фасад, а спрятаны под навесами террас, благодаря чему лучи высоко стоящего солнца не достигают пола комнат (не читал ли Райт описание Альгамбры у Вашингтона Ирвинга?). Мощь каменной башни-трубы подчеркнута пущенной вдоль нее высокой стеклянной призмой с мелкой расстекловкой. Когда в лесу темно, освещенная сверху донизу призма служит маяком тому, кто еще не достиг своего очага. Наверху ее – кабинет мистера Кауфмана, ниже – гардеробная с камином, еще ниже – кухня.

В отличие от вилл Тугендхат и Савой, кухня у Кауфманов, тоже имеющая свой вход снаружи, отделена от гостиной только зрительно, без перегородок. Столовая обозначена обеденным столом в той части гостиной, что ближе к кухне. Еще одно отличие от европейских модернистских вилл – отдельный гостевой флигель. Он расположен в сорока шагах вверх по склону и связан с домом хозяев дугообразной (для удобства подъема и спуска) галереей, проходящей над подъездной дорогой. Двухчастная композиция в целом видна с моста, переброшенного Райтом через Медвежий ручей немного выше водопада.

В 1966 году в предисловии к переизданию каталога выставки современной архитектуры 1932 года в МоМА Хичкок писал, что, если бы эта выставка была развернута несколькими годами позднее, им с Джонсоном пришлось бы учесть появление Дома над водопадом Райта и выход на арену Аалто, «сильно изменивших интернациональную картину» 470 470 Wilson J. What is it like 30 years later? An assessment of Alvar Aalto’s work // RSA Journal. Vol 143, № 5463 (October 1995) P. 52. .

Алвар Аалто был единственным европейским архитектором-модернистом, с которым у Райта завязалась дружба. Молодой финский архитектор приехал в США в 1939 году в связи с проектированием и строительством финского павильона на Всемирной торговой выставке в Нью-Йорке. Райт назвал этот павильон «работой гения». К тому моменту Алвар вместе с женой Айно только что завершили постройку летнего дома Майреа близ Ноормаркку на юго-западе Финляндии. «Майреа» можно перевести как «для Майре». Майре Гуллихсен – одна из богатейших женщин тогдашней Финляндии, основавшая вместе с Аалто, его женой и арт-критиком Нильсом-Густавом Халом ныне всемирно известную дизайнерскую фирму Artek (соединение art и teknikka ).

Двухэтажная вилла расположена на лесистом пригорке. Заметить ее издали можно разве что из простирающегося южнее яблоневого сада: метрах в двухстах белеет меж стволами сосен приподнятая над землей полоска с черными прямоугольниками. Если же вы едете к вилле по лесной дороге, то не увидите ее, пока не окажетесь близко. Она откроется восточной или южной стороной, сомкнутыми под прямым углом. По восточному фасаду – немного более двадцати метров длиной, плоскому и сплошь белому, с дюжиной горизонтальных оконных проемов, расположенных в непонятном порядке, – было бы трудно догадаться, что перед вами вилла миллионеров – Майре и Гарри Гуллихсенов. Скорее, это какое-то муниципальное учреждение, построенное с заботой об экономии средств.

Но подъезд – с юга, и под впечатлением от восточного фасада я не мог бы представить, насколько иным окажется это здание, стоит завернуть за угол. Длина этой его стороны – около тридцати метров, и здесь тоже много белого. Однако впечатление таково, будто белая стена, обогащенная вертикальными переломами и четырьмя эркерами, скошенными вслед солнцу, постепенно обросла деревянными пристройками. Справа торчит крыльцо с толстым навесом, держащимся на перевязанных жердях; слева пристроился почти сплошь остекленный павильон под высоким обшитым деревянной рейкой парапетом вышерасположенной террасы; за ним, над вторым этажом, появилась пергола, позади которой выросла темная глухая башня невнятного плана и со скошенной крышей, опоясанная узким балконом. Над всем этим агрегатом вытянулись две белые трубы: у башни и правее крыльца.

Не будем пока обходить виллу по периметру. Она уже озадачила настолько, чтобы остановиться и подумать. Что же все это значит?

Прежде всего, это значит, что у виллы Майреа есть главный фасад, главенство которого выражено острее, чем, скажем, у таких икон раннего модернизма, как вилла Тугендхат или одинаково-фасадная вилла Савой, или даже у ровесника детища Аалто – Дома над водопадом Райта. Модернизм, в принципе, иерархию фасадов отрицал, стремясь к скульптурной равноценности тела здания. Разнообразие форм и фактур южного фасада виллы Майреа говорит о тяготении Аалто к традиционному, анахронистическому с модернистской точки зрения представлению о доме, которому подобает иметь лицо. Дом Гуллихсенов смотрит на юг.

Далее, это значит, что Аалто стремился вернуть архитектуру от увлечения пластической, скульптурной проблематикой к пониманию здания как постепенно растущего образования со своей историей возникновения и развития. То, что мне показалось чужеродными пристройками к основному, вполне модернистскому объему виллы, на самом деле задумано и осуществлено как целостность более высокого порядка. Мнимые пристройки – символические жесты Аалто. Архитектура, говорит он, не просто присутствует; она живет.

Этот процесс Аалто изобразил с наглядной достоверностью. Что означает белизна восточного фасада и белая подоснова фасада южного? То же самое, что белизна раннемодернистской архитектуры вообще: отстранение от природы, неземную легкость, современность, пластическое совершенство, минималистически чистое воплощение идеи. Переход от восточного фасада к главному, южному – рассказ об адаптации модернизма местным, традиционным, национальным, финским, попросту – деревянным. Рассказано не без юмора: крыльцо – ни дать ни взять вход в обиталище старухи Лоухи из «Калевалы», а мрачная башня – студия светской львицы (огромное окно – на север).

Эта вилла – вызов аскетам в области медиа, которые могли бы в обоснование своих убеждений ссылаться на авторитет Шопенгауэра, вынесшего суровые приговоры всяческой облицовке и деревянной архитектуре. С их точки зрения, вилла Майреа (подлинные материалы которой – металлический каркас, стены из пустотелого кирпича и перекрытия из толстых плит пористого бетона) вдвойне кощунственна: Аалто не только маскирует кирпичную кладку побелкой (впрочем, не очень старательно, так что проступают неровности кирпичной кладки), но и обшивает ее деревянной рейкой при том, что и само по себе дерево в архитектуре для апологетов «современного движения» навсегда изжило себя.

Далеко не сразу доходит до меня, что Аалто обшил деревом только ту часть дома, которая важна для его идентификации с публичной ролью Гуллихсенов, с кругом их духовных запросов и ценностей. Это квадратная западная половина 14 на 14 метров. Здесь находятся студия Майре и расположенная под ней оранжерея в северо-западном углу квадрата, библиотека-кабинет Гарри в противоположном углу и простирающаяся между ними гостиная с музыкальным салоном (ее-то я и принял сначала за павильон, якобы пристроенный к белому зданию). А всё, что связано с обыденными сторонами жизни – спальни родителей и три детских спальни, комната для занятий детей, гостевые комнаты наверху, столовая, кухня и прочие хозяйственные помещения внизу, – отмечено снаружи белизной. Чем не манифест, изымающий из концептуальных оснований «современного движения» претензию на исключительную интеллектуальную и художественную значимость и оставляющий ему только сферу обыденного?