Андрей Михайлов - К западу от Востока. К востоку от Запада. Книга вторая

Это выдержки из записок одного из участников Большой Игры – Андрея Снесарева , побывавшего в Индии около ста лет назад.

«Бенарес, несомненно, один из наиболее красочных городов Индии. Он расположен на изгибе Ганга, вдоль возвышенного хребта, поднимающегося на 100 футов над водою. Если смотреть на него с реки, он представляет собою панораму дворцов, храмов и мечетей, увенчанных крышами, башенками, минаретами. Эта сказочная панорама тянется по хребту на протяжении 5 вёрст. От неё к реке спускаются каменные лестницы (гаты), прерываемые широкими площадками, на которых построены изящные индусские часовни, купальни и кафедры для проповедников… Гаты, купальни и мостики кишат пилигримами, пришедшими со всех уголков Индии…»

Как и все влюблённые в Индию, я вначале много читал о ней, а уж потом начал бывать. Бенарес был, наверное, главным магнитом, притягивающим меня в «страну чудес». Слишком проникновенными и живыми казались мне те описания, которые попадались на глаза. Описания, как правило, столетней давности, вроде снесаревских. Вот, где была настоящая Индия!

Вот почему, когда я впервые добрался сюда, меня тянула вовсе не столица, не Бомбей, и даже не прославленная Агра. Больше всего хотелось побывать тут, на гатах Бенареса, в городе Шивы, Будды , Махавиры и всех, вообще-то хоть каким-то боком причастных к исконно индийской культуре. Единственное, чего я опасался, так это Времени, которое имеет дурацкое свойство – модернизировать общество, выхолащивая его тончайшие и изысканнейшие шелка до состояния практичной джинсы.

Но с Бенаресом, как, впрочем, и со всей остальной Индией, такие опасения зряшны! Тут не подстраиваются под Время, а регулируют его течение согласно своим внутренним ритмам. Которые, теперь я знаю наверняка, определяются неспешным течением священных рек.

…Чтобы охватить (или хотя бы попытаться) всё действо, происходящее каждое утро (в течение тысяч лет) на семи десятках бенаресских гат, нужно две вещи. Лодка с гребцом и незамутнённое европейской брезгливостью сознание. Особенно – второе. Без него посторонний наблюдатель будет видеть лишь грязь и антисанитарию, и на каждом шагу ужасаться, как можно в одной воде мыть голову, стирать одежду, очищаться от скверны, чистить зубы, разбрасывать в ней ещё не остывший пепел покойников, сливать нечистоты и благоговейно пить маленькими глотками.

Сердобольные европейские туристы, ужасаясь и жалея индийских пилигримов, даже и не думают, что видят перед собой абсолютно счастливых людей, у которых не менее поводов для жалости к своим затемнённым западным собратьям!

Основное действо и тут происходит на рассвете, когда тысячи паломников, подготовленных жрецами, встречая восходящее светило, бесшумно сходят по ступеням-гатам в мутные воды Ганги. По воде во все стороны расплываются цветочные гирлянды и скорлупки с трепещущим пламенем. Нужно увидеть эти вдохновенные, самозабвенные и одухотворённые лица, чтобы понять всю значимость для индуистов того, невольным свидетелем чего стал ты, случайный прохожий, со своей фарисейской жалостью!

Впрочем, насколько интересны персонажи ежедневной бенаресской мистерии для вооружённых фото- и видеокамерами заезжих с Запада (тут их, кстати, не так много, как во многих других туристических центрах Индии), настолько несущественны в этот момент все посторонние для самих участников действа. В них самих в этот момент очень трудно признать привычных, встречающихся на городских улицах, индусов.

Сидит на помосте невозмутимый, перепачканный навозом и пеплом йог, вдыхая попеременно разными ноздрями утреннюю прану. Обрюзгший брахман бреет голову жаждущему причастия, начитывая на ухо мантру. Дряхлый старик, покачиваясь, стоит тут же, не мигая, уставившись на уже яркое светило слепыми глазами, в ожидании скорого погребального костра – за этим он и брёл сюда из своей далёкой деревни, преодолевая расстояния и немощь. Женщина, пуританская индианка, обнажив грудь, спускается по гатам в воду, не отвлекаясь ни на что и ни на кого.

Она спешит в божественные объятия священной Ганги…

Как известно, буддизм – одна из мировых религий – появился в Индии, этой чудесной реторте, давшей человечеству бесчисленное число философских истин и захватывающих заблуждений. Появился, развился, распространился и… исчез. Сегодня тут процент буддистов составляет такую ничтожную цифру, что она лишь подчёркивает фиаско, которое потерпело учение, одно время главенствовавшее над субконтинентом. Но от полутора тысячелетий существования буддизма здесь осталось великое множество памятников, ступ и пещер. И три культовые точки, которые святы для каждого правоверного буддиста своей сопричастностью к основателю всего учения. Место Прозрения, место первой Проповеди и место Ухода.

Искушение Разбуженного

Вряд ли кто-то из учителей человечества на своём пути к Истине преодолел столько крутых поворотов и крайностей, как Сиддхартха Гаутама – урождённый царевич из племени Шакья. Для образованных людей сегодня занимательная биография Татхагаты достаточно известна, потому я не стану останавливаться на всех её нюансах. Ограничусь лишь теми моментами, которые важны для данного повествования.

После чудесного Пробуждения под деревом Бодхи (в Бодх-Гая), теперь уже Будда (каково звучание – Будда – Пробуждённый!) в течение семи недель вёл странную и непонятную жизнь. Это если смотреть со стороны. То он целых семь дней стоял, не моргая, и смотрел на место своего Просветления, то демонстрировал свою состоятельность недоумевающим богам, то медитировал под дождём, от которого его защищал своим капюшоном царственный змей Мучилинда , то равнодушно взирал на дикие прелести дочерей неугомонного искусителя Мары . Это если смотреть со стороны.

На самом же деле эти семь недель уходят у Будды на томительную внутреннюю работу, осознание того, что достигнуто, и, что особенно важно, на поиски вечного ответа на вечный вопрос: что делать дальше? В принципе Нирвана, к которой он так стремился все годы своих исканий, была в одном шаге. Навсегда угаснуть в блаженстве абсолютного покоя, пополнив тем самым безвестные ряды многочисленных предшественников – «пратьекабудд» (будд для себя), которые втихаря познали Истину и эгоистично канули, воспользовавшись своими знаниями для своего «освобождения», – было бы самым логичным. Но что-то сдерживало – иначе не было бы этих непонятных семи недель.