Нора Букс - Эшафот в хрустальном дворце: О русских романах В. Набокова

Из замечаний Кончеева: «Вы иногда доводите пародию до такой натуральности, что она, в сущности, становится настоящей серьезной мыслью и, в этомплане, вдруг дает непроизвольный перебой, который является уже собственной ужимкой, а не пародией на ужимку» (с. 380). Набоков в романе делает неоднократные попытки «забежать дорогу» критику, воспроизвести его возможные замечания. Указание на прием служит одновременно гарантией его укрытия. А критик не без иронии утверждается как активное действующее лицо в творческом процессе.

Даль В. Толковый словарь… Т. 4. С. 665.

Смирновский П. В. Учебник русской грамматики для церковно-приходских школ. М., 1900.

В «Энеиде» Харон соглашается перевезти Энея, соблазнившись золотой веткой, той самой веткой, которой Эней приобщается к таинству. Набоковское снижение — «сук сырой, кривой» — очередное пародийное разрушение божественности дара.

Именно в этом контексте прочитывается образ «темно-пепельного orpheus Godunov — наподобие маленькой лиры» (с. 127), бабочки, которую Федор хочет «выставить как frontispiece к своему роману об отце» (с. 127).

Фет А. А. Стихотворения и поэмы. С. 192, Ср. у Бальмонта стихотворение «Безглагольность». Прием становится признаком описываемого предмета. См.: Бальмонт К. Стихотворения. Л., 1969. С. 293.

— Ах, да, — говорит Зина на вокзале уезжающей матери. — Я сегодня дала тебе мои ключи. Не увези их, пожалуйста.

— Я, знаешь, их в передней оставила… А Борины в столе… Ничего: Годунов тебя впустит, — добавила Марианна Николаевна примирительно.

Но ключей у Годунова нет. Их накануне украли в парке вместе с его одеждой.

Это наблюдение, сделанное мной в статье о романе (см.: Букс Н. Роман-оборотень.), опубликованной в 1990 году, было подтверждено свидетельством биографическим, сделанным в том же 1990-м Б. Бойдом (см.: Boyd В. V. Nabokov: The Russian Years.). Б. Бойд пишет, что четвертая глава романа была написана первой (р. 408), см. также гл. V наст. издания.

Большинство научных трудов на эти темы сделано на материале романов Набокова, написанных по-английски. В числе первых следует назвать: Proffer С. Keys to «Lolita», Bloomington, 1968; His: «Ada» as Wonderland: a Glossary of Allusions to Russian Literature. — In.: A Book of Things about Vladimir Nabokov. Ann Arbor, 1974; Appel A., ed. The Annotated Lolita. N.Y., 1970; Grabes H. The Paradistic Treasure of the Boundary between Fiction and Reality in Nabokov’s English Novels. — CASS, 1985, № 19; Butler St. «Lolita» and Modern Experience of Beauty. — SNNTS. 1986, № 18. Как отмечает Г. Шапиро, по отношению к русским романам Набокова «в этом направлении сделано крайне мало» («Русские литературные аллюзии в романе Набокова „Приглашение на казнь“» — Russian Literature. 1981. № IX. С. 367). К небольшому числу работ, названных Шапиро, добавлю несколько, представляющих несомненный научный интерес: Davydov S. The Gift: Nabokov’s Aesthetic Exorcism of Chemyshevskii. — CASS, 1985, № 19; Lane J. A Funny Thing about Nabokov’s Signs and Symbols — RLJ. 1986, № 40; Alexandrov V. E. The Otherworld in Nabokov’s «The Gift». — Studies in Russian Literature in Honor of Vsevolod Setchkarev. Columbus, 1986; Johnson D. B. World in Regression: Some Novels of Vladimir Nabokov, Ann Arbor, 1985.

Набоков В. Дар. Ann Arbor: Ardis, 1975. C. 250.

Очевидный отсыл к повести Н. Гоголя «Портрет»: «Нигде не останавливалось столько народу, как перед картинною лавочкою на Щукином дворе […] двери такой лавочки обыкновенно бывают увешаны связками произведений, отпечатанных лубками на больших листах, которые свидетельствуют о самородном даровании русского человека […] Всяк восхищается по-своему» ( Гоголь Н. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 3. С. 94).

Об этом см.: гл. VI наст. издания.

Щеголев говорит Годунову: «Мне иногда даже приходит в башку мысль, — а что, если моя Марианна Николаевна, когда была мадам Мерц… Все-таки, ведь тянуло же ее к своим, — пускай она вам как-нибудь расскажет, как задыхалась в этой атмосфере…» (с. 210).

«Все, что являло собой плоскую картонку с рисунком на крышке, предвещало недоброе […] За круглым столом при свете лампы семейка: мальчик в невозможной, с красным галстуком, матроске, девочка в красных зашнурованных сапожках […] Эти именно дети ныне выросли, и я часто встречаю их на рекламах: он, с блеском на маслянисто-загорелых щеках, сладострастно затягивается папиросой и держит в богатырской руке, плотоядно осклабясь, бутерброд с чем-то красным („ешьте больше мяса!“), она улыбается собственному чулку на ноге или с развратной радостью обливает искусственными сливками консервированный компот…»

«Я был всегда равнодушен к театру; но, впрочем, помню, какие-то были у нас картонные деревца и зубчатый дворец с окошками из малиновокисельной бумаги, просвечивавшей верещагинским полымем…»

В главе об отце: «Этнография не интересовала его вовсе, что некоторых географов весьма почему-то раздражало […] Был один казанский профессор, который особенно нападал на него […], обличая его в научном аристократизме, в надменном презрении к Человеку…» (с. 129). Во время войны отец занимал «непатриотическую позицию» (с. 145); «…Константин Кириллович, в тревожнейшее время, когда крошились границы России и разъедалась ее внутренняя плоть, вдруг собрался покинуть семью года на два ради далекой научной экспедиции…» (с.148). Эротическая метафоричность стиля обнаруживает ложность патриотической оппозиционной точки зрения. И далее: «…отец фольклора недолюбливал» (с. 151). И Федор замечает «затоптанную в грязь папиросную картинку из серии „Национальные костюмы“…» (с. 184).

Некрасов Н. А. Полное собрание сочинений: В 3 т. Л., 1967. Т. 2. С. 71.

Заболоцкий Н. Избранные произведения: В 2 т., М., 1972. Т. 1. С. 39. Тут нельзя не упомянуть стихотворение самого Набокова «Football» 1919 года, еде описание игры предвосхищает манеру Заболоцкого:

У Заболоцкого игра в футбол — возможность проявления героя, у Набокова — возможность его камуфляжа, потаения; в этом воплощается прием буквализации понятия игры, характерный прием набоковской поэтики.

Тема эта — гротескное воспроизведение философского постулата Чернышевского: «Человек есть то, что ест» (с. 241).