Виктор Еремин - Крымские «армагеддоны» Иосифа Сталина

Жданов познакомился со Сталиным в 1926 г., когда как руководитель нижегородской парторганизации был вызван в Кремль после представления в Оргбюро уничижительного для него доклада-доноса Г. М. Маленкова, накануне инспектировавшего Нижегородскую губернию. «Прорабатывал» Жданова лично И. В. Сталин. И случилось невероятное: по ходу беседы всегда осторожный в кадровых вопросах Сталин с ходу увидел в Андрее Александровиче умнейшего человека, интеллектуала-идеалиста высочайшей культуры и образования, ту настоящую опору, на чье плечо он мог опереться при осуществлении задуманных планов по реорганизации СССР. С этого времени и началась их теснейшая дружба — дружба старшего с младшим, когда младший всегда соблюдал уважительную дистанцию ученика с учителем.

Благодаря родителям — отцу Александру Алексеевичу Жданову (выпускнику Московской духовной академии, доценту по кафедре Священного Писания Ветхого Завета, известному в стране толкователю Апокалипсиса, инспектору народных училищ) и матери — урожденной Екатерине Павловне Горской-Платоновой (дочери инспектора Московской духовной академии) — Жданов вырос убежденным патриотом русского народа и все годы пребывания во властных кругах боролся за восстановление русских в их исторических правах. Видимо, именно это обстоятельство и сблизило Андрея Александровича со Сталиным.

А еще их сближало отношение к христианству. Оба не отрицали веру в Бога. Мне довелось неоднократно и близко общаться с внучкой Иосифа Виссарионовича — Галиной Яковлевной Джугашвили (1938–2007). После гибели ее отца в фашистском плену, она долгое время (с пятилетнего возраста) жила в доме деда и лучше кого-либо знала его образ жизни. Однажды Галина Яковлевна очень удивила меня, мимоходом сказав, что крещена в раннем детстве и тогда же выучила несколько молитв. На мой немой вопрос она пояснила, что в быту Сталина обслуживали преимущественно члены одной семьи, и все они оставались искренними православными верующими. Специально для обслуги на ближней даче вождя была обустроена отдельная молельная комната с небольшим иконостасом. Сам Сталин туда не приходил, но и никто не стал мешать няньке девочки, когда та окрестила внучку вождя в церкви и научила Галину молитвам.

О своем отношении к христианству Сталин открыто сказал в феврале 1947 г. в беседе с кинорежиссером С. М. Эйзенштейном и актером Н. К. Черкасовым: «Конечно, мы не очень хорошие христиане, но отрицать прогрессивную роль христианства на определенном этапе нельзя» [302]. Речь, бесспорно, шла об исторической роли христианства, но и такое заявление в устах руководителя социалистической части человечества многого стоит.

В данном случае ненавистники Сталина и Жданова традиционно обвинят их в ханжестве и коварстве. Однако реалистично мыслящие люди понимают, что в послереволюционной общественной атмосфере иного поведения от обоих ожидать не следовало: ведь руководители страны были такими же зависимыми от незыблемых идейных установок большевизма и конкретной ситуации людьми, как и любой рядовой гражданин. Менять что-либо в обществе следует осторожно, поэтапно и весьма длительное время. Что и делалось.

Кому принадлежит идея восстановления русского народа в его историческом объединяющем страну статусе, мы можем только предполагать. Гипотетически, если судить по последовательности и продуманности действий, правомерно предположить, что идеологом и вдохновителем этого процесса был А. А. Жданов. Сталин поддерживал его, исправлял допущенные ошибки и прикрывал своим авторитетом. Прочее сталинское окружение, включая Л. П. Берию, оставалось всего лишь слепыми исполнителями.

Восстановление русских в статусе государство образующего народа прежде всего требовало воспитание нового, подготовленного к должному восприятию таких изменений слоя руководителей-государственников и одновременное отстранение от власти несостоятельных руководителей — революционеров первой волны. Сказать это легко, а как сделать, если во власти в СССР никого, кроме младшего поколения революционеров первой волны не имелось, да и те в большом числе своем были либо троцкистами с зиновьевцами, либо возомнившими себя местными царьками — вершителями человеческих судеб. Последние в значительной части проворовались или оказались дураками-фанатиками, напившимися человеческой крови в годы гражданской войны и социальных репрессий 1920-х гг. и готовыми продолжать свое пиршество во имя идеи.

Выход был найден: зачистку советской бюрократии первой волны решено было проводить силами самой же бюрократии.Так начался период советский истории, с легкой руки диссидентствующей фронды получивший название «большой террор». Сам Жданов охарактеризовал этот период одной фразой: «Социальная база — бунт чиновников против партии» [303].

Не стоит преувеличивать значение в этом деле убийства С. М. Кирова. Для Сталина эта трагедия оказалась столь же неожиданной, как и для любого советского гражданина. Ведь Киров был самым близким его соратником и единомышленником, отчего именно его продвинули в январе 1926 г. на место Г. Е. Зиновьева — в руководители наиболее оппозиционного к столице города СССР. После убийства Кирова Сталин, уже будучи полновластным хозяином страны, поставил во главе Ленинградской парторганизации, города и области свое самое доверенное лицо — А. А. Жданова. При этом он не смог отказаться от Жданова как от руководителя в центральном партаппарате — Андрей Александрович сохранил за собой все партийные и государственные должности. Особыми решениями Политбюро, которые периодически возобновлялись, Жданов обязывался 20 дней в месяце работать в Ленинграде (на город и область) и 10 дней — в Москве (на весь СССР). Так что уже с конца 1934 г. Жданов рассматривался и в Политбюро, и в стране как единственный преемник Сталина. Умопомрачительная карьера была им сделана менее чем за год — ведь в высшие правительственные круги Жданов вошел лишь в начале 1934 г.!

Зачистка бунтующей бюрократии руками самой же бунтующей бюрократии определила многие черты этого процесса: его поэтапность (когда одних власть имущих репрессировали другие власть имущие, которых, в свою очередь, репрессировали третьи власть имущие и т. д.), вынужденный временный отказ от преследований зачистителей и т. д. В целом, прорусски переориентированная сталинская власть Кремля справедливо репрессировала: 1) по политическим мотивам; 2) по националистическим мотивам; 3) за бюрократические и уголовные преступления.

Однако объективно бюрократия никогда не расстается с властью добровольно и в одиночку. Она всегда утягивает за собой невинных людей, как из собственного окружения, так в еще большей степени — сторонних. Более того, там, где за социальную чистку берется бюрократия, многочисленные невинные жертвы случайных людей неизбежны. Повторяю: как показала и доказала история человечества начиная с древних времен, нет в природе таких сил, которые могли бы избавить общество от трагических преследований невинных там, где бюрократия репрессирует бюрократию. В таких случаях всегда и везде находится большое число желающих поживиться или решить иные собственные проблемы за чужой счет. Для них бюрократ — и мать, и благодетель. А в СССР оболгать человека было относительно легко, поскольку в силу сложившихся обстоятельств (в частности, интенсивного поиска для финансирования индустриализации страны похищенного в годы революции и гражданской войны национального достояния) были разрешены пытки. Предполагалось, что применяться они будут ограниченно и в исключительных случаях (как это сегодня фактически принято в большинстве государств мира), но о какой ограниченности и исключительности может идти речь в мире бунтующей бюрократии? Тем более, что репрессии 1930-х гг. вынужденно осуществлялись преимущественно по сократовскому типу [304].