Юлий Медведев - Безмолвный фронт

Исследователь А. Браун отмечает разгул домовой мухи в Либерии и Неаполе, Саудовской Аравии и Японии, Египте и Сардинии, Кении и Танганьике — в различных районах земного шара по одной и той же причине — как результат опрыскиваний, подавляющих не столько намеченную цель, то есть саму муху, сколько ее врагов.

Сурово были отмщены невинные жертвы среди насекомых в Соединенных Штатах летом 1957 года.

Годом раньше американские лесоводы провели широкую кампанию против еловой листовертки — почкоеда. Леса общей площадью свыше 885 тысяч акров подвергались воздушной обработке препаратом ДДТ. А следующим летом сказались результаты. Летчики, пролетавшие над этим обширным массивом, рассказывали потом, что лес казался опаленным пожаром. Это была картина после пирушки паутинного клещика, который питается хлорофиллом листьев. Изъеденный им лист теряет свою зеленую окраску, отчего и гибнет. При размножении вредителя лес, словно тронутый осенью, желтеет и оголяется.

Клещик размножился несусветно. Утверждают, что за всю предшествующую историю ничего подобного не случалось.

Защищали лес от одного вредителя, выявился другой, не лучший.

Ответный «ход» природы оказался неожиданным и сильным. Люди проиграли очередную партию, потому что плохо продумали ее продолжение, не учитывали возможных вариантов.

ДДТ, как и ожидалось, нанес удар по листовертке. Но попутно, рикошетом, сразил божью коровку, галлицию и трудно сказать, каких еще насекомых. Это были хищники, верные друзья растений. Как и большинство других полезных насекомых, божья коровка высокочувствительна к инсектицидам, а паутинный клещик, подобно многим вредителям, относительно нечувствителен. Божья коровка после авиахимического налета была уничтожена, а паутинный клещик — не совсем. Оставшись один, он увидел вдруг, что очутился в настоящей Аркадии: кругом роскошные пастбища, благолепие и тишина. Любовь и мир царили в этой стране, одним махом покончившей с перенаселенностью, конкуренцией, опасностями борьбы.

И паутинный клещик вырвался на свободу. Сам бы он на это не решился никогда. Непререкаемый, священный опыт прошлого держал бы его, паутинного, дома, в скученной колонии, прячущейся от опасностей внешнего мира под жалкой паутинкой. Но внешний мир вторгся под крышу, грубо и жестоко нарушил патриархальный уклад, кого — то убил, а кого — то выгнал наружу.

Образ жизни паутинного клещика всегда сдерживал его экспансию. ДДТ ее развязал.

Клещик покидает свой дом в поисках безопасного укрытия. И перед ним впервые открывается бескрайность возможностей, нетронутые, обильные пищевые ресурсы, которые, не будь беды, оставались бы ему недоступными.

Потревоженные колонии расползаются на колоссальных площадях и пасутся беспрепятственно. Всю свою энергию вредитель вкладывает в расширенное самовоспроизводство. Яйцекладка возрастает втрое!

Кое — кто из специалистов, комментировавших эту лесозащитную компанию, считает, что применение ДДТ создало более трудную проблему, чем та, которую удалось с его помощью решить.

Опустошительными, как пожар, и загадочными, как возрождающаяся из пепла птица феникс, явились «вспышки» вредителей. Они наводят на мысль о том, что эти насекомые вечны, неизбежны.

В естественных условиях состав и численность общества насекомых, проживающих на данной территории, изменяются от сезона к сезону и от года к году. Прослежена определенная цикличность этих изменений: скрытый, латентный, период развития популяции, напоминающий безмолвие леса, в котором скапливаются вооруженные войска; кульминация, или вспышка, — они вырастают из — под земли, несметно и несчетно, каждое мгновение множась, — кажется, они заполнят весь мир, не оставив свободного местечка. Но вот им уже становится нестерпимо, тесно, жарко… И так же, как бурно начался их прилив, наступает спад. Легионы тают на глазах. Их косит эпидемия.

Завершает цикл депрессия, когда густота насекомых падает ниже нормы. Весь этот оборот совершается за ряд лет — от четырех — восьми до тридцати и больше.

Постоянная среда консервативна в своем видовом составе. В ней само собой устанавливается равновесие диких сил. Равновесие подвижное. Если же она подвергается грубому насилию, то меняется обычно и соотношение видов ее фауны. В иных случаях изменения могут оказаться необратимыми. Причем новая конъюнктура складывается тогда напряженной, нервной, неустойчивой. Но возврата к прежнему нет. Люди могут мечтать об утерянной гармонии в окультивированной природе. Ход событий, однако, ведет их все дальше и дальше от стихийного равновесия к острым ситуациям, когда все может быть, всего можно ожидать.

Да, наши отношения с миром животных, особенно мелких, обостряются. Мы не можем не менять внешнюю среду. Они не могут не отвечать на это насилие.

Вот как представляют истоки всех этих осложнений.

Примерно 12–15 тысяч лет назад человек, устав от бродяжничества, принялся устраивать свою жизнь как следует, оседло. Добывание пищи охотой также не отвечало больше его стремлению к обеспеченности и постепенно заменилось сельским хозяйством. Посев семян давал возможность есть чуть ли не каждый день. А когда удалось приручить кое — каких зверей, питание наладилось.

Но количество и качество пищи никогда не удовлетворяло человека вполне. Чтобы улучшить хлеб, поднять урожаи, земледелец начал отыскивать среди растений наилучшие и их семена высевал. Так закладывалось культурное земледелие, с его отборными растениями.

До оседлого человека рядом росли различные растения, в течение тысячелетий приспособлявшиеся к местным условиям. Другие, пришлые, виды распространялись на новом месте медленно, так же медленно вымирали растения — старожилы. Одни годы были благоприятны для подсолнечника — и появлялось много подсолнечника. Другие годы были неблагоприятны — и его появлялось мало. Но в среднем на протяжении ряда лет сообщество растений едва изменялось. Это сообщество отличалось демократизмом: рядом со злаковыми могли расти чертополох, петрушка. Ни один вид не имел привилегий над другим. Насекомое, питающееся, скажем, зернами злаковых растений, должно было опуститься вниз по стеблю и пройти мимо чертополоха, мака, петрушки и подсолнечника, прежде чем взобраться еще на один стебель злака и продолжить обед. Иногда путешествие проходило без приключений, но чаще на него по дороге нападали. Во всяком случае, при таком обилии упражнений у насекомых оставалось мало времени для питания и размножения, так что хотя вид и мог существовать, но число особей редко возрастало или уменьшалось в очень уж большой степени.