Давид Серван-Шрейбер - Антирак. Новый образ жизни

Скоро у меня появились три брата, и мама привязалась к ним. Все мое детство я страдал от отсутствия матери. Даже сегодня, когда я слышу, как кто-то взволнованно рассказывает о том, кем была для него его мать, я не могу понять этого человека до конца. Мое тело сохраняет память о болезненной пустоте, которую я перенес в младенчестве.

По мере взросления мне удалось найти эмоциональное равновесие — в значительной степени благодаря няне, которая заботилась обо мне с того момента, как мне исполнилось три месяца. Ее любовь, пусть иногда и неуклюжая (в конце концов, она едва перешагнула порог восемнадцатилетия!), была постоянной и искренней и давала мне тот кислород, который был мне необходим для заполнения внутреннего вакуума. Но я никогда не забуду, как, пытаясь заставить меня слушаться, она часто грозила, что уйдет, если я не буду «хорошим мальчиком». Эти угрозы вызывали у меня состояние беспомощности и отчаяния. Очень скоро я научился соответствовать тому, чего от меня ожидали. Я был старшим — никаких истерик, никаких вспышек. Вместо этого дисциплина и соблюдение приличий. Думаю, скрывая истинные чувства, я хорошо играл свою роль.

Когда я встретил Анну, тридцать лет спустя, я все еще не научился полностью доверять женщине. И конечно, я не доверял ее способности терпеть мои недостатки без угрозы «немедленно уйти». Однако Анна не покинула меня, когда узнала о моей потенциально смертельной болезни. Я думал, что нашел в ее лице — всегда таком спокойном и красивом — абсолютную, безоговорочную материнскую любовь, которой никогда не знал. Анна стала тем фундаментом, на котором я строил свою жизнь взрослого молодого мужчины.

Оставаясь в одиночестве, я закрывал глаза, и передо мной появлялся ее образ, я физически ощущал ее присутствие. Часть Анны вошла в меня, жила в моей душе. «Я люблю тебя» на языке амазонских индейцев яномами звучит как «Ya pihi irakema», что означает «Я заразился твоим существом», и, действительно, я был «заражен» Анной. Едва я очнулся после первой операции, с обритой головой и широким L-образным шрамом, я робко спросил, выйдет ли она за меня замуж. Ее прямой и решительный ответ был одним из самых лучших моментов моей жизни. Мой рациональный ум не мог понять, как эта женщина — такая умная, сильная, полная жизни — может согласиться связать свою жизнь с нездоровым и не очень привлекательным человеком, каким я был в тот момент. Но мое сердце знало, что она сказала «да» всем своим существом и что мы были связаны чем-то более сильным, чем сама смерть. Любовь, наша любовь, смыла все страхи.

Я помню наш медовый месяц на яхте, которой управлял сам. Я не был искусным мореплавателем. Большую часть дней мы провели без электричества и горячей воды. Но Анна была настолько игрива и мы были так влюблены, что любая неурядица воспринималась как шанс вместе посмеяться. Мы могли приготовить что-нибудь, заняться любовью или наблюдать за звездами, когда в конце концов мы сели на мель, а помощь пришла только на следующий день. После этого казалось, что мы дальше будем жить вместе так же, с легким сердцем. Наш медовый месяц продолжался два года. Я чувствовал себя непобедимым. Пока мы были вместе, нам все было по плечу. Впервые мне казалось, что я живу хорошо.

А потом Анна захотела ребенка. Я никогда не смел просить ее об этом. Я не хотел, чтобы ей пришлось однажды растить ребенка одной. Я не мог допустить и мысли о том, чтобы этот ребенок рос воспоминаниями об отце, которого он почти не знал. Так что я был глубоко тронут, когда Анна сказала, что она готова, что она не боится и что хочет от меня ребенка, несмотря ни на что. Анна не была импульсивна, и я знал, что она много думала об этом. Не сомневался я и в том, что у нее были силы воспитать этого ребенка в одиночку. Она сразу же забеременела.

Рождение моего сына было вторым самым прекрасным днем моей жизни. Анна хотела родить самостоятельно и как можно более естественно, и я наблюдал за тем, как она справляется с этим. Она была полностью сосредоточена на грандиозной задаче — дать жизнь. Иногда между схватками она бросала на меня мимолетный взгляд или сжимала мою руку.

Саша родился сказочной ночью в самом начале весны, когда распустились белые цветы на грушевых деревьях, растущих вдоль улиц Питсбурга. Анна держала его на груди до самого утра. Я и предположить тогда не мог, что эта любовь, которая казалась мне такой красивой, возвестила конец нашей любви.

Сын спал очень плохо. По ночам мы брали его в постель, и Анна не хотела его отпускать. В течение дня он дремал только у нее на руках. Она отказалась от услуг приходящей няни. За пять лет у нас с ней не было ни одного выходного вдвоем.

С одной стороны, я восхищался невероятной материнской любовью Анны, но с другой — я не мог смириться с накалом этих новых отношений, отдаляющих нас друг от друга. Очень скоро я вдруг понял, что так же одинок, как до нашей встречи. Уставшая от дневной круговерти, она ждала, когда я приду домой и помогу ей; и я помогал, но она просила меня уделить Саше больше внимания, чем я мог ему уделять. Я чувствовал себя отключенным от нее, лишенным той энергии, которую давали мне наши отношения. Кроме того, я серьезно отстал в своей исследовательской работе. Все чаще я спал один в своем офисе, рядом с собакой. Ситуация была невыносимой. Я терял все, что придавало смысл моей жизни: профессиональный успех, любовь жены, связь с собственным сыном. В течение нескольких лет я заставлял себя делать то, что от меня ожидали, даже притом, что я больше не получал от этого никакого удовлетворения. Я потерял всякую надежду на восстановление наших отношений как пары. В каком-то смысле моя жизнь вернулась к модели детства: любовь, достаточная лишь для выживания, и обязательства, которые я выполнял из последних сил, чтобы соблюсти приличия. Именно в этот момент, когда я не мог больше так жить — всего через две недели после того, как я решил уйти из семьи (ведь ее, по сути, больше не было), — я узнал, что мой рак вернулся. И я почти не удивился этому.

На кафедре психологии Калифорнийского университета доктора наук Лидия Темошок и Эндрю Кнейер (Lydia Temeshok, Andrew Kneier) сравнили эмоциональные реакции больных раком с аналогичными реакциями больных, имеющих заболевания сердца. Испытуемых подвергали легкому электрошоку и измеряли их физиологические реакции. Затем пациентов обеих групп просили рассказать, что они ощущали во время эксперимента. Согласно физиологическим замерам, больные раком (личности типа С, по определению Лидии Темошок) реагировали сильнее, чем сердечники (личности типа А), но именно личности типа С были склонны минимизировать явный дискомфорт (6, 7). Иными словами, больные раком оказались более терпеливыми.