Маргарита Рютова-Кемоклидзе - Квантовый возраст

И вот эти факельные шествия, веселые праздники, на глазах превращались в шествия штурмовиков.

Первое факельное шествие, свидетелем которого Юрий Борисович был в самом начале своего пребывания в Геттингене, было устроено в честь прибытия в Геттинген профессора теологии из Мюнхена, аббата Гуардини, иезуита.

Дело в том, что в германских университетах при выборе профессоров большую роль играла их религиозная принадлежность. Со временем это сгладилось, но в кругах теологов это обстоятельство оставалось еще важным. Собственно, для того чтобы смягчить эти противопоставления профессуры по религиозному признаку, решено было обменяться лекциями представителей двух разных направлений. Профессор-богослов Геттингенского университета, протестант, поехал в Мюнхен с лекцией, в которой, как он объявил заранее, изложит новые материалы об истории Среднего и Ближнего Востока в эпоху жизни Христа. Уже одно то, что Христос трактуется как историческая личность, а не божественная, подчеркивало чуждость всего этого направления католикам, в принципе своем утверждающим свою роль исполнителей «воли господней» здесь, на земле. Лекция геттингенского богослова должна была быть бомбой для католиков-мюнхенцев.

О чем будет рассказывать мюнхенский католик геттингенской публике, наполовину состоящей из неверующих и иностранцев, заранее не было известно.

На вокзал встречать гостя из Мюнхена отправилась вся геттингенская молодежь. Прошел слух, что вместе с аббатом приезжает сам папский нунций кардинал Пачелли. Молодым людям, никогда не видевшим кардиналов, было интересно посмотреть на встречу знатных гостей, которую местные власти собирались обставить с большой помпой.

Поезд из Мюнхена прибыл вечером. К третьему вагону подкатили ковер. На перрон вышел человек в красной мантии, в яркой кардинальской шапочке, со сверкающими бриллиантами на пальцах. Он шел не спеша, на ходу благословляя всех христиан и нехристей столь многонационального по своему составу Геттингена. Это и был кардинал Пачелли, который вскоре станет папой римским Пием XII и будет так снисходителен к зверствам и жестокостям фашизма.

Рядом с кардиналом, чуть позади него, шел человек небольшого роста, с блестящими черными волосами, профессор Гуардини. Поздним вечером того же дня студенты устроили шумный и веселый факельцуг.

Утром все собрались в Ауле, где Гуардини должен был читать лекцию. О чем, все еще не было известно. Аула была переполнена. Появился Гуардини, в знак приветствия аудитория затопала ногами. Аббат поднял голову, пристально посмотрел в зал, и наступила тишина.

«Я расскажу вам легенду о „великом инквизиторе“, которая потрясла меня и привела мою душу в смятение. Итак, о великом инквизиторе в романе Достоевского».

Гуардини быстро завладел аудиторией. Он вел свой рассказ в несколько театральной манере, на красивом гетевском языке, не вполне современном, сопровождая некоторые моменты скупыми, но очень выразительными жестами.

«И вот столько веков молило человечество с верой и пламенем: „Бо господи, явися нам“, столько веков взывало к нему, что он, в неизмеримом сострадании своем, возжелал снизойти к молящим». И дальше аббат поведал о том, как посетил детей своих Иисус Христос в образе человеческом, спустился на землю в том самом месте, где трещали без конца костры, сжигавшие еретиков ad majorem gloriam Dei (к вящей славе господней). Спустился в жаркую Севилью, где чинил жестокий суд и расправу великий инквизитор Торквемада.

Он пришел к людям молча и тихо, с солнцем любви в своем сердце. И чудо: его узнавали всюду, все, и старики, и дети, и тянули к нему руки с надеждой и любовью, и целовали за ним землю. На паперти Севильского собора перед ним пронесли во храм открытый белый гробик, в котором лежала семилетняя девочка, единственная дочь знатного горожанина. «Он воскресит твое дитя!» — кричала толпа обезумевшей матери. Она падает к ногам его: «Если это ты, то воскреси дитя мое!». И он с состраданием тихо произносит: «Талифа куми» — «и восста девица». Девочка подымается, в руках у нее белые розы. Толпа в смятении, в рыданиях падает ниц: «Это он!».

Тут же на площади наблюдал за всем этим издали сам великий инквизитор. Глаза его засверкали зловещим огнем, и он велит страже взять этого человека. И такова была его сила, что не мог народ противостоять великому инквизитору, склонил перед ним голову и дал арестовать Иисуса Христа.

Прошел день, настала ночь. Великий инквизитор пришел в тюрьму к нему один: «Это ты? ты? Не отвечай, молчи. Да и что бы ты мог сказать? Ты и права не имеешь ничего прибавлять к тому, что уже сказано тобой прежде. Затем же ты пришел нам мешать?» Христос молчал. «Суди нас, если можешь и смеешь. Знай, что я не боюсь тебя. Повторяю тебе, завтра же ты увидишь это послушное стадо, которое по первому мановению моему бросится подгребать горячие угли к костру твоему, на котором сожгу тебя за то, что пришел нам мешать. Завтра сожгу тебя. Dixi» [10] Я сказал! ( лат. ). .

«Dixi», — сказал Гуардини и замолчал. Он выдержал долгую паузу. В зале была мертвая тишина. Потом в сильном волнении, в страхе перед этой им самим выбранной темой продолжил:

«И вот теперь я должен ответить на самый главный вопрос: что должен был сделать Торквемада? Страшная мысль закралась мне в голову. Я испугался этой мысли, я ее не хотел! Я испугался и того вопроса, который сам себе задал! Смятение духа, охватившее меня, было настолько сильно, что я бросился на колени и взмолился: „Господи, прости слугу твоего, дай мне силы выбрать правильное решение“». При этих словах Гуардини пал на колени и опустил голову.

Аудитория безмолвствовала. Непроницаемое лицо папского нунция чуть побледнело. Молитвенное молчание самого лектора становилось невыносимым. Потом лектор рывком встает на ноги и обращается к аудитории:

«Да, прав был Торквемада. Он должен был уничтожить Господа нашего, Иисуса Христа!» — и осеняет себя широким крестом. Тихо. Папский нунций спокойно встал и направился к выходу, жестом пригласив с собой аббата. Аудитория молча провожала их взглядами. А когда они вышли, разом взорвалась в негодовании. Такое было единодушие.

С этой прежде единодушной публикой стали происходить теперь недобрые метаморфозы.

В Геттингене прошел слух, что Джеймс Франк приглашается на должность профессора в Берлинский университет. Всех охватило мрачное предчувствие, что он может согласиться. Но очень скоро выяснилось, что Франк отказался ехать в Берлин и остается в Геттингене.

Устраивается факельцуг со всеми барабанами, флагами, нарядами. Флаги и наряды соответствуют различным студенческим союзам. Впереди идет «Стальной шлем», потом «Шваб», «Тюрингец» и просто студенты, не состоящие в каких-либо союзах. Они приветствуют Франка, который стоит на своем балконе и раскланивается, поют веселые песни, выкрикивают восторженные лозунги.