Марсель Мосс - Социальные функции священного

Позднее мы уделим больше внимания обрядам вызывания дождя и определим их место в системе ритуалов. Но пока мы можем ограничить их исследование лишь несколькими документами. Мы понимаем, что даже на исследователей, близко знакомых с культурой туземцев, ритуалы такого типа действительно могли произвести впечатление, будто это нечто подобное европейским молитвам. Вне зависимости от того, должны ли они вызвать или прекратить дождь, они явно выражают нужду, желание, отчаяние всей группы. Используемые слова легко вошли бы в контекст обета или пожелания. А поскольку считается, что дождь или вода находится где-то, откуда-то ее выпускают, формулы словно обращаются к некоей персонифицированной силе, от которой добиваются вмешательства или мистически понимаемой помощи. Нам важно установить границу, отделяющую данный тип ритуалов от обрядов других типов, границу, которую ритуалы вызывания дождя не преступили в Австралии [816].

Бане (Bunce)“ [817]говорит [818], что однажды во время бури у входа в поселение «группа стариков принялась молиться о хорошей погоде; их молитва состояла в заунывном меланхоличном пении. Они довольно долго продолжали ее», но, обнаружив, что их бог в тот момент был глух к их призывам, воскликнули: «Marmingatha bullarto porkwadding; quanthunura. — Мармингата очень недоволен, почему?» [819]Несмотря на точность описания обрядов, мы видим здесь молитву совсем иного рода, чем полагает Бане. Несомненно, это случай речевого ритуала, поскольку поются слова и фразы. Однако здесь у нас нет устойчивой словесной формулы, и нет оснований приписывать формуле молитвенный характер. Продолжение же описанного выше ритуала скорее подразумевает обратную интерпретацию. Потому что, увидев безуспешность своих действий, старики «стали плевать в воздух в направлении грозы с обращенным к ней презрительным криком» [820] [821]. Так что очень может быть, что первые слова, обращенные к Мармингата, были, скорее, приказом, чем проявлениями уважения, поскольку та же нематериальная личность впоследствии подвергается оскорблениям. Впрочем, даже если в данном случае мы имеем дело с молитвой, а не просто с ритуалом, который проинтерпретирован таким образом, мы не можем сделать никаких заключений из этого факта. Племя гилонг уже было евангелизировано. Это показывает даже употребление слова мармингата в словаре того же Банса210: оно обозначало, вероятно, отца [822], предка, но прежде всего дух [823], здесь означает личность, бога, действия и, в частности, молитву — все то, что связано с евангельской религией.

Другие речевые ритуалы той же группы также редуцируются аналогичным образом. Например, молитвы детей племени эйялайи о дожде

218

в первую очередь являются разновидностями магического хоровода . Точно так же, когда Гейзон обнаружил у диери, что они заклинают, молят Моора Моора, бога-творца, чтобы он послал дождь [824] [825], Гейзон допустил простую ошибку как относительно природы божества, так и относительно природы формулы, которой мы в настоящее время располагаем [826]. Здесь нет ничего, кроме тотемических предков клана дождя, а молитвы, обращенные к ним, имеют очень мало общего с христианскими [827].

Таким образом, надо искать в другом месте более явные и очевидные данные [828]. В некоторых племенах, полностью изолированных одно от другого, названия тотемов [829] [830]произносятся тем же способом, каким в гораздо более развитых религиях обращаются к божественной личности. В реальности и представлении людей животное-помощник находится рядом с поклоняющимся ему человеком. «У малланпара когда ложатся спать и перед тем как встать, полагается более или менее тихо произносить имя животного и т. д., омонимом которого является или которое принадлежит твоей группе [831], добавив после него слово wintcha, win- tcha — «где? где? (ты находишься?)». Кроме того, если это возможно (т. е. если существует такой обычай [832]), следует имитировать шум, крик, зов (этого животного) [833]. Цель этих действий, которым старики учат молодых людей, как только наступает пора их обучения, заключается в том, чтобы они были удачливыми и ловкими во время охоты и знали обо всех опасностях [834], исходящих от животного и т. д., имя которого они носят. Если человек с именем рыбы произносит его достаточно регулярно, рыбалка будет иметь успех, а в случае голода он выловит немало рыбы [835]. Если человек, омонимами которого были дождь или гром, пренебрегает их призывом [836], то он теряет способность вызывать их [837]. Змеи, аллигаторы и т. д. не будут беспокоить своего омонима, если он регулярно вызывает их (sic), без предупреждения, знака, «чего- то», что абориген чувствует в животе или в виде щекотки в ногах. Если же человек не выполняет этих действий, нападение животного и гибель считается его собственной ошибкой» [838] [839]. «В отношении женщин похоже, считается, что обращение к тотемному животному, не имеет особого действия. Если они призывают существа (явления и священные животные), иные, нежели их омонимы, то это не дает ни доброго, ни

233

дурного результата» .

К той же рубрике, что и призыв тотема, мы хотели бы отнести еще один обычай другого племени из Квинсленда. «Перед сном абориген выкрикивает одно или несколько имен животных или растений, предметов, вещей, связанных с первичным делением племени, к которому он принадлежит [840]. Животное или предмет, призванный им, предупредит человека во время сна о приходе других животных и т. д.». Иными словами, если мы правильно понимаем эти темные фразы, животное- помощник следит за своим союзником и предупреждает его обо всем, что могут причинить ему существа, связанные с другим матримониальным классом. Например, как мы предполагаем, опоссум, соответствующий классу курчилла (Kurchilla), предупредит аборигена о приходе дождя, святого для вунгко (Wungko). Впрочем, мы не уверены, что речь здесь идет о тотемах, поскольку здесь не говорится ни о кланах, носящих эти имена, ни о культе (вне данного ритуала), адресованном этим предметам и явлениям, среди которых дождь или ветер. Однако очень может быть, что они являются тотемами; во всех соседних племенах существует совершенно особый тип тотемизма, при котором только люди тотема и принадлежащие к тому же классу имеют право есть тотем и тотемы их класса [841] [842]. Поэтому здесь пищевые запреты и зачастую, как следствие, матримониальные классы, меню и культ оказываются, так сказать, распределены при минимальном сотрудничестве между двумя фратриями [843]. Впрочем, надо учитывать и систематическую, по нашему мнению, но в любом случае, сознательную, тенденцию, подталкивающую Рота нигде не видеть тотемов, даже если явно существуют [844]семьи, названные именами животных и вещей и наделенные особой властью над ними.

Этот факт хоть и редок, но не изолирован. Тот же обычай мы находим у племени парнкалла (Parnkalla) из Порт-Линкольна (южная Австралия) [845]в форме, промежуточной между ритуалами, которые мы только что описали. Имя тотема здесь выкрикивают во время охоты в случае успеха, когда ударяют себя в живот: «Ngaitye paru! Ngaitye paru!» — «Мое мясо! Мое мясо», как переводит Шюрман [846]. Другие формулы, напротив, похоже, закреплены не за членами тотемического клана, а за другими кланами, которые могут охотиться на данное животное и которым люди клана с помощью «охотничьих дистихов» передают некую власть над животным, на которое идет охота . Они также называют качества тотемического животного и магическое действие, ими производимое [847] [848]. Кажется, что аборигены племени парнкалла знали речевые ритуалы того же типа, что и туземцы из этих двух племен Квинсленда, настолько далеких от них, что о заимствовании не может идти и речи. В таком совпадении можно даже увидеть доказательство возможности общей эволюции, общей тенденции, ведущей к формулировке молитвы в собственном смысле этого слова.