Роберт Оганян - Москва – Кавказ. Россия «кавказской национальности»

В канун советизации в жизни отца случился ряд важных событий: смерть старшего брата Теймура, и почти в то же время, а точнее – полгода спустя он обрёл постоянное жильё.

Перед советизацией Азербайджана нашу семью постигло несчастье (отец считал, что несчастье – женского рода, и потому фраза в оригинале звучит так: постигла несчастья… – но не буду придираться) тем, что единственный наш труженик, поддерживавший наше существование, брат мой Теймур Алекпер оглы по болезни умер.

У него остались две дочери – трёхлетняя Таира и годовалая Сара. Был совет братьев: решили по бытовавшему тогда обычаю дать свободу вдове, чтобы распорядилась судьбой по своему усмотрению, а дочерей, которые считались достоянием отца – ни у кого из братьев тогда детей не было, – забрать и растить самим. И таким образом двоюродная наша сестра Таира, впоследствии жившая с нами, стала нам как бы родной сестрой, мы её так и называли: Тайра-баджи, или Сестра Таира. Сара досталась Ага-Али, и вдова, тихая, молчаливая, робкая, я её хорошо помню, кажется, её звали Ниса-ханум, уехала в Туркмению. Там вторично вышла замуж и, родив сына Юниса, перебралась с новой семьёй в Баку, продолжая, разумеется, поддерживать отношения с дочерьми, удочерёнными своими дядями (Юнис в годы войны пропал без вести, говорили, что погиб, хотя после войны была телеграмма, что «я жив», кто-то, очевидно, решил дать надежду семье).

Итак, 28 нисана, как написано арабскими буквами в левом углу большого фоторисунка, изображающего действующие лица нового народного правительства (председатель Ревкома – Нариман Нариманов), а в правом выведен по-русски эквивалент нисана – апрель, в Баку установилась советская власть, и тотчас после советизации повсеместно начался процесс насильственного захвата или уплотнения домов миллионеров, в том числе Исабека Ашурбекова. Нариман прежде хорошо знал Исабека, даже в молодости безуспешно сватался к родной сестре его жены Сона-ханум, и по-дружески посоветовал ему не ждать, когда домой ворвутся, это неминуемо, и самому заранее позаботиться, впустив к себе людей знакомых, порядочных, с которыми мог бы сосуществовать (потом Нариманову крепко достанется от интернационального содружества младокоммунистов за доброе отношение к буржуям).

Дом у Ашурбекова, построенный до советизации почти в центре города, был по тем временам шикарный: двухэтажный, каменный, с высокими потолками, расписанными масляной краской; печи и камины, покрытые белыми, розовыми, ярко-коричневыми изразцовыми плитами. С семью большими комнатами-залами на втором и множеством комнат на первом этажах плюс ещё обширные и просторные подвальные помещения с арочными перекрытиями во всю длину квадрата дома, вполне пригодные для жилья. Один из подвалов, близкий к чёрному ходу, массивные железные ворота, сдан в аренду, здесь – складское помещение мануфактуры Саввы Морозова, а подвал в глубине двора приспособлен для хранения изданной с меценатской поддержкой Ашурбекова художественной и общеполитической литературы на родном языке.

В этом доме [6] Угловой дом этот с балконом-фонарём, ныне перестроенный неузнаваемо, является героем многих моих сочинений. О разрезанном ангеле я писал в романе Семейные тайны. принималась даже… царица, у которой в дни пребывания в Баку императора Николая II состоялась короткая встреча здесь со светскими дамами – преподнесли царице перламутровый поднос.

Что ж, надо уплотняться, и выбор Ашурбекова пал на старшего брата отца моего – Ага-Али, кого знал как порядочного купца, семейный, но бездетный, шуму будет мало. К тому же знал, что молодой брат Ага-Али Гасан, мой отец, – из госслужащих, и в случае чего – поможет. Оставив себе большую залу, комнату и кухню на втором этаже, Ашурбеков предоставил в распоряжение Ага-Али две комнаты и кухню, примыкавшие к его жилью, и тот переехал туда с женой, она была красива и белотела, юной сестрой жены, тоже красивой, а также младшим своим братом – моим отцом, надеясь впоследствии выдать золовку за брата, стать, так сказать, ещё и свояками. С ними переехали, о чём Ашурбеков не знал, а когда узнал, дело уже было сделано, две дочери умершего брата Теймура – Таира с моим отцом и Сара, удочерённая Ага-Али.

Отмечу, что и с другими комнатами дальновидный Ашурбеков – я его помню, быстрого, суетливого, с живыми, очень подвижными и, казалось бы, всевидящими глазами… – распорядился, как ему мнилось, умело, с учётом интересов собственной безопасности, хотя эта его, скажем, хитрость, не уберегла от позднейшей репрессии.

Год-два спустя после первого уплотнения возникла новая угроза, и тогда залы с лепными узорами и нарисованными на потолке, для чего были приглашены итальянские мастера, масляной краской ангелами, парящими на голубом небе, были разделены на комнаты, и у одного из ангелов ноги остались на той стороне, за стеной, и впущены новые жильцы.

Одна комната – бывшая огромная зала (где Узеир Гаджибеков, получивший всемирную известность «Аршин мал аланом», репетировал с оркестром первую свою оперу – первую и на всём Ближнем Востоке), была разделена, и часть досталась молодой немецкой семье Якова Киндсфатера, служил в бывшей нефтяной компании Нобелей, предки жили в России с екатерининских времён и обрусели; в семье две дочери, младшая старше меня лет на пять, вся семья – образец чистоты и организованности, и я, дабы зайти к ним, оказаться в мире порядка и уюта, которых у нас, да и родичей наших, сроду не было, придумывал поводы: де, не понял урока – понял превосходно, – прошу Катю подсказать, как задачку решить. Брала карандаш, выводила, чётко разъясняя. Нет, не её слушал, следил, как ясно и чётко выводит округлые буквы и цифры.

В другой комнате с балконом – абшеронец, госслужащий, земляк Ашурбекова, с женой аджаркой Ламия-ханум [7] Под именем Хусниййе-ханум – одна из центральных фигур моего романа Магомед, Мамед, Мамиш. , активистка женского движения в Баку, возглавляет Женсовет в масштабе Джапаридзевского района (имена 26-ти Бакинских комиссаров – в названиях улиц и скверов).

В конце длинного коридора с парадным выходом на улицу стал жить русский партиец Кутилов с молодой женой Розалией Исааковной, вот-вот диплом врача-педиатора получит, лечила нас.

Колбаса, предложенная мне ею… – позвала, протянула хлеб, на нём ломтик розовой, с белыми кружочками, колбасы. Свиная! Грех есть её!.. И хочется съесть, но и боюсь: вдруг страшное случится, пол под ногами разверзнется, стена рухнет. А не съем, подумает, что трус, боюсь. И точно, Попробуй, – говорит, – покажи, какой смелый! Взял, ем, вкусно, и. ничего вокруг не случается!.. Как легко, однако, совершается грех…