Роберт Оганян - Москва – Кавказ. Россия «кавказской национальности»

Однажды – запомнил – Кутилов катал меня и сына, мы ровесники с Глебом, по городу на служебной машине, красной, сладко пахучей, а зимой. – в Баку в 37-м выпало неимоверно много снегу, ворота доверху засыпало, такого старожилы не помнили, и Глеб, щёки у него красные, горят, а он как одержимый прыгает и прыгает в сугробы. – воспаление лёгких и – смерть. Тихие похороны. Я смотрю на Глеба, лежащего в гробу. Мать бледная, не плачет, сжаты губы, а отец. Его не вижу, он, говорят, сошёл сума. Но вот же он – привезли его однажды домой на машине, у ворот увидел меня, глаза вдруг засверкали, заблестели, заиграли. – не выдержал его взгляда, страшно стало, юркнул во двор, спрятался в подвале. А утром слышу, соседи шушукаются: Кутилова, как врага народа, арестовали!

Напротив, на той стороне коридора, он буквой «П», параллельно нашей квартире, живут Исаевы, имя – Исабек, тёзка Ашурбекова (замечу тут же, что старший сын Ашур-бекова Сулейман в советские годы выкинул из фамилии бек, стал Ашурли), жена Сурея – совсем девочка, моложе лет на тридцать, одна из многих дочерей последнего нахичеванского хана (о том в своё время будет произноситься с почтением: ханская дочь). Внизу, это скорее бельэтаж, разместились армянская и еврейская семьи – Ходжаевы и Розины; семья русского плотника дяди Васи, татарин-дворник… – его при паспортизации выслали, как персидско-подданного, в Персию.

Вскоре к братьям присоединился, поселившись в подвале – пока раздумывал, лучшие комнаты на этажах разобрали, – холостой тогда Эйбат, с кем отец в юности шил подкладки к восточным шапкам. – вот такой интернационал, чисто бакинский.

Почти каждый второй такого рода дом в Баку – в конце позапрошлого и начале прошлого века больших, просторных домов было понастроено предостаточно в столице нефтяной империи – оказался после уплотнения многонациональным, отразив существенную особенность города, на долгие десятилетия предопределил, пока не наступили в конце XX века другие времена, судьбу не только города, но и горожан, которые назывались бакинцами, и это, как потом говорили, не столько показатель принадлежности к определённому городу, вроде москвич или одессит, сколько обозначением особой нации. Да, бакинец – поистине суперэтнос, интернациональное сообщество, русскоязычная, главным образом, интеллигенция, плохо знающая языки собственных этносов. Рассыпалось по всему миру бакинство, такое ласкающее слух слово, конгломерат, состоящий. – здесь, прежде всего, следует назвать евреев (30 %), они в почёте, в Баку нет и намёка на антисемитизм, женитьба на еврейке даже почитается «везением», чего и вам желаю, пример подают высшие слои: первый коммунист Мир-Джафар Багиров, большевик-младокоммунист Рухулла Ахундов, видный учёный-лингвист.

Бакинец – это и армяне (20 %): они, как и евреи, сыграли в бакинстве огромную роль в развитии экономики и культуры, науки и образования Азербайджана. Не могу тут же не сказать, ибо это моё глубокое убеждение, что последующие события – Сумгаит, изгнание армян из Баку – дело рук не коренных бакинцев, а т. н. еразов – ереванских азербайджанцев, которые (началось в 1965-м, в год 50-летия резни армян в Турции) были изгнаны как «турки» (азербайджанцы на армянском – турки) и, хлынув в Азербайджан, учинили в отместку погромы. Разумеется, к бакинцам относят, естественно, и коренных уроженцев Баку, русскоязычных азербайджанцев (20 %). Надо назвать – и количественно, и качественно как бы на четвёртом месте – русских (15 %), мастеровые, производственники, партийцы, к тому же бакинские русские отличаются от русских вообще, как и бакинские армяне – от армян вообще, и это различие можно выразить одним словом: и те и другие – свойские: ни гонора, ни чувства превосходства, ни намёка на какую бы то ни было агрессивность, сама отзывчивость, уступчивость, покладистость, доброта и внимание. Бакинец включает и разных прочих шведов (15 %), метафора и правда, шведы истинные… – кто только не жил в Баку, легче отметить в мировом списке этносов тех, кто здесь не жил, нежели тех, кто обитал.

Армянское население, как известно, изгнали из Азербайджана (как и азербайджанцев – из Армении); эмигрировали евреи, напуганные всякого рода стычками, наплывом воинствующих беженцев из оккупированных земель, в том числе – Карабаха; азербайджанцы из состава бакинцев частично вымерли, часть сбежала, вроде Д.Г. – в Германию или А.Д. – в Москву; ушли в тень напуганные взявшими власть чернобородыми из Народного фронта, да ещё + нищета + вседозволенность + хаос + наглые нелюди-хищники + мафиози (рассуждать, глядя издалека, легко, к тому же на хирургию – пусть и словесную – уже ни сил, ни желания, да и слово девальвировалось: вопи, призывай. – кто услышит?).

Парадокс: Баку лепил из меня русского по образованию, культуре. Чуть-чуть, и я уже буду вполне русским (вспоминаю письмо-жалобу к русскому царю – приведено в «Докторе N» – отпрыска карабахского хана: считал себя, очевидно, чтобы понравиться царю, русским), русификации моей способствовали объективные и субъективные обстоятельства, мне нравились умело сотворённые пропагандистские потоки из Москвы. Но она, чьи стены Кремля, поётся в нравившейся мне тогда, а главное, теперь тоже, песне, утро красит нежным цветом, возвращала меня – тоже парадокс – в азербайджанскость: выталкивала. Финальный дипломный этап учёбы в МГУ; обзоры и переводы, в т. ч. судебных материалов; СП СССР – абсолютная ориентация на национальное, главным образом – азербайджанское; Москва развивала при этом во мне, углубляла благотворнейшее и спасительное для моей писательской судьбы русское начало, – я стал тем, кем стал: живу в Москве с думою о Баку, пишу ныне по-русски, но все мои проблемы – азербайджанские, и странный орнамент плетётся из того, что называют стилем, мышлением, сочинительством.

…Отец привёл жену в дом Ашурбекова – кому в радость и ликование, к примеру, Ламии-ханум, ратующую за женскую свободу, а кому – в огорчение, а то и к неудовольствию, в частности, своего старшего брата Ага-Али: Гасан нарушил его планы.

Мне кажется, отец поспешно женился, дабы поставить брата пред свершившимся фактом: слишком уж тот усердно и настойчиво навязывал ему свою золовку, которая отцу не нравилась, – чопорная, форсистая, самовлюблённая, с неестественными ужимками. Умыкнул, ибо не захотел заранее оповещать старшего брата о своём намерении жениться по своему выбору, а тем более просить пойти сватом в дом невесты.