Юрий Пуздрач - История российского конституционализма IX–XX веков

Таким образом, московский государственный порядок хоть и строился боярами, но без учета их интересов. Боярство XVI в. было аристократией, по образному выражению В. О. Ключевского, без вкуса к власти, без умения или охоты влиять на общество, знатью, которую больше занимали взаимные счеты и ссоры между собой, чем отношения к государю и народу. Ее литературным представителям лучше удавались политические пророчества, чем политические планы. [356] Там же. С. 293. Здесь, видимо, необходимо сделать небольшое отступление и рассказать о том, что те или иные поползновения на единодержавную власть имели определенную опору в обществе.

Действительно, на рубеже XV–XVI вв. в городских кругах и в среде сельского духовенства возникает и развивается идея самоценности человека. Именно такую постановку вопроса мы можем увидеть в «Лаодикийском послании» Федора Курицына, руководителя кружка московских еретиков, в число которых входила даже сноха Ивана III. [357] В окружении Ивана III было немало еретиков, по-видимому, этим и вызвано некоторое колебание царя по поводу данного движения. В этом произведении упоминается о «самовластии ума», т. е. «умного вольное разумение и разлучение добродетели от злобы». [358] Цит по: Клибанов А. И. Духовная культура средневековой Руси. М., 1996. С.149.

Таким образом, приведенная формула говорит о том, что человек сам, без навязанной извне позиции, может определить, что есть добро и зло и каким путем ему идти. [359] Думаю, что в лице Федора Курицына Пико делла Мирандола мог бы найти себе единомышленника.

Понятно, что представления о ценности и самостоятельности человеческой личности не могли не привести к всесторонней и широкой разработке проблемы социальной справедливости. [360] Справедливости ради надо сказать, что первым из русских мыслителей, сформулировавших нравственные обязанности княжения, пожалуй, был Иларион, который говорит о том, что князь должен править на основе правды, так как отвечает перед Богом за свой народ, мир и справедливое управление (см.: Иларион. Слово о Законе и Благодати. М., 1994. С. 99–101). Во всяком случае, в первой половине XVI в., во время правления Василия III и в начале правления Ивана IV, некоторые русские мыслители обращаются к этой теме. Среди них Федор Карпов, считавшийся знатоком Священного писания и, судя по всему, хорошо знавший наследие Цицерона и Аристотеля, идеи которых, безусловно, оказали серьезное влияние на его мировоззрение.

Любопытно, что Карпов употребляет такое понятие, как «дело народное», что означает в его понимании и классификации государственные формы республики. При этом симпатии автора явно на стороне коллегиального, а не единодержавного принципа управления. Его идеал – справедливая, т. е. основанная на законе форма реализации власти; он не допускает воздействия религиозных норм на государственные дела. Однако характерным для его рассуждений является и то, что он, говоря о законах и государстве, тесно связывает их с деятельностью людей. Более того, тяжелые условия жизни подданных не способствуют пользе государства, ибо человек, поставленный в нечеловеческие условия, не может быть участником «общего дела». [361] См.: Зимин А. А. Россия на пороге Нового времени. М., 1972. С. 348–349.

Таким образом, Ф. Карпов сформулировал идею гражданского (социального) государства. Безусловно, такого рода монархия для того времени не более чем утопия, однако позже эта идея была трансформирована в идею народного монарха, а сегодня – в идею социального государства. Карпов первым из русских мыслителей рассматривает организацию государства и общества с позиций правовой государственности, выводя законы из разума и опыта, а не из богословия.

Середина XVI в. была отмечена оживлением русской общественной жизни. Проводились светские и церковные реформы, встретившие доброжелательное отношение царя; самые разные люди предлагали свои варианты разрешения стоящих перед государством проблем. Среди них книжник Ермолай Еразм, литовский шляхтич Иван Пересветов, который говорил, что именно служилый класс является настоящим виновником всех бед государства. Он предлагал радикальные меры: отменить систему кормлений, вернуть государству розданные служилым людям земли и платить им годовое жалование. Таким образом, царь получит послушных исполнителей своей воли, земля вернется к законным владельцам, а народ освободится от невыносимой тирании. [362] Пересветов рекомендовал поистине революционные реформы; думаю, не будет большим преувеличением сказать, что такого уровня политический радикализм отсутствовал в других странах того времени.

В это время в России появляются сторонники протестантизма и реформации. Характерным для публицистики первой половины XVI в. было то, что многие авторы, представители высших слоев государственной и религиозной власти, были убеждены в необходимости общественных преобразований, в то время как беглый холоп Феодосии Косой, думал о большем: он помышлял об изменении самих принципов устройства жизни, отмене нещадной эксплуатации человека, ликвидации любого, и прежде всего духовного, угнетения. [363] Любопытно, что по пути, проложенному Феодосием Косым, множество людей устремились за свободой на окраины государства и за его рубежи. Авраамий Палицын, анализируя в своем «Сказании» политическую ситуацию середины XVI в., называет их бегунами и вечными холопами московскими и пишет, что именно они положили начало реформационным процессам в Польше, Литве и Белоруссии (см.: Сказание Авраамия Палицына. М.; Л., 1955. С. 120).

Надо сказать, что Ивана IV в первые годы его правления окружали яркие и самобытные придворные, которым казалось, что путем влияния на молодого царя его можно сделать самым современным и передовым государем своего времени. [364] Одно из самых значительных своих сочинений Максим Грек посвятил изложению взглядов на обязанности царя. Он, в частности, пишет, что хотя и говорится, что ум человеческий создан по образу и подобию Божию, однако подобен воску или бумаге: как на них можно начертать любые слова, так и человеческий ум – к каким навыкам и обычаям приучишь его, к добрым или злым, в тех он пребывает до конца и охотно живет в них. Как видно, автор поставил свободную волю человека в зависимость от того, в какой среде он формируется и кто есть его наставники (см.: Сочинения Максима Грека в русском переводе. Сергиев Посад, 1910. С. 104–105). Кроме того, нам известна начитанность Ивана IV и его интерес к историческим и теологическим произведениям. В то же время нельзя не согласиться с автором книги «Иван Грозный» Борисом Флорей, утверждавшим, что «очень узок круг материалов, которые позволяли хотя бы сложным обходным путем составить представление о том круге идей и представлений о власти, которые воздействовали в конце 40-х–50-е гг. XVI в. на сознание молодого правителя». [365] См.: Флоря Б. Н. Иван Грозный. М., 1999. С. 59. И тем не менее в начале царствования Ивана IV намечается социальное и, можно сказать, определенно демократическое направление, свидетельствующее о внимании царя к нуждам и заботам народа. Во всяком случае, в 40–50-е гг. население имело право выбирать судебную и финансовую администрацию, да и простые обращения царя к народу изобилуют примерами уважительного отношения ко всем сословиям, просьбами жить мирно, предложениями созывать общие собрания местных сообществ и не сомневаться в возможности совместных действий. Власть поощряла общественные заявления, прислушивалась и приспосабливалась к ним.