Юрий Пуздрач - История российского конституционализма IX–XX веков

Известен проект реформы под названием «Слово к благохотящим царем», автор которого был явным народником, рисующим в констатации проекта тяжелую жизнь крестьянства. Он требует от царя равного отношения ко всем подданным, снятия налогов с крестьян. Далее рисуется картина нового бюрократического устройства страны, где крестьянам отводится роль самостоятельных производителей, ограниченных только доставлением средств существования помещикам, живущим в городе и поэтому имеющим больше возможностей для службы. [366] Невозможно не увидеть в этом предложении аналогию с формулой, в XVIII в. вышедшей из-под пера И. Посошкова: «Бедное крестьянство– бедное государство; богатое крестьянство – богатое государство». Позволяя такие рассуждения, власть способствовала их распространению.

Идея «самовластия» получила относительно законченное оформление в сочинениях священника Ермолая-Еразма. Он писал о равенстве людей, об одинаковой для всех естественно-греховной природе человека, о самоутверждении как источнике социального и иного неравенства. Для него самоутвердившийся человек и есть лихоимец и захватчик плодов чужого труда, носитель всех негативных социальных и моральных начал.

Однако реализовать свою самостоятельность в выборе пути развития можно только на основе учености. Отсюда грамотность представлялась многим как путь не только к саморазвитию, но и к крамоле и ереси. В связи с этим неизвестный автор «Написания о грамоте» открывает перед людьми три жизненных пути:

Самый достойный путь – духовный, любовный, благодатный, крепостный (стойкий и строгий), преподобный.

Достойный – душевный, дружеский, законный, воздержательный, подобный (пристойный, подобающий).

Плотский – ненавистный, беззаконный, неподобный. [367] См.: Клибанов А. И. Духовная культура средневековой Руси. С. 151.

Наконец, «Валаамская беседа» [368] Известно, что «Валаамская беседа» формально направлена против вмешательства духовенства в государственную жизнь. не просто содержала идею самовластия человека, но и противопоставляла ее государственной власти. [369] См.: Моисеева Н. Г. Валаамская беседа– памятник русской публицистики середины XVI в. М.; Л., 1958. С. 174–175.

Такого рода противопоставление формулирует в своем «Новом учении» и Феодосии Косой, который рисует картину господства духовных и светских властей над самовластием человека. Называя себя и своих единомышленников чадами, а не рабами, как было принято, [370] Так, Матвей Башкин считает рабство противным идеям Святого писания, а христианское учение не чем иным, как разумом. Тот же Иван Пересветов требует отмены рабства; по его мнению, предоставление всем людям свободы есть осуществление «правды», которая выше догматических положений веры, а всякий, кто хочет лишить людей свободы, служит дьяволу, поскольку Бог создал человека самовластным и самому себе владыкой, а не рабом (см.: Сочинения И. Пересветова. М.; Л., 1956. С. 347). он пишет: «Никому так не раскрылась истина, яко же нам открыся: не подобает же повиноватися властем и попом… один наш наставник Христос…»

Вопрос о «самовластии» вызывал интерес и у представителей светских властей. Известно, что во время знаменитого диспута Ивана IV с Яном Ракитой эта тема была центральной. Понятно, что понимание «самовластия» Иваном Грозным имеет совершенно иной оттенок, что же касается «самовластия» человека, то это выражение не просто не соответствует заповедям Христа, а прямо указывает на дьявола. [371] См.: Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. С. 148. Впрочем, Курбский в том же ключе говорит о самовластии, обвиняя Грозного в злоупотреблении тем, что даровано человеку Богом. Кстати сказать, взгляды Курбского полностью совпадают с общими тенденциями европейского развития, когда польские, немецкие или французские феодалы либо заставляли монархию подчиниться своему влиянию, либо объявляли себя свободными и вольными государями.

Следовательно, протест и стремление покончить с несвободой в разных слоях общества ассоциировались с различным пониманием свободы. Крестьянам, например, мыслилось равенство одинаковости, свобода общинная, основой которой была отнюдь не индивидуальная независимость, не право проявлять себя как личность. Удельные князья воспринимали свободу как невмешательство кого-либо в вопросы реализации собственной власти. Таким образом, между верхами общества и народом понимание свободы не было одинаковым, однако сходились они в различных протестных проявлениях, что и сказалось в Смутное время. И это понятно, так как «в системе средневекового феодального мировоззрения не было места для личности человека самого по себе. Человек был по преимуществу частью иерархического устройства общества и мира. Ценность человеческой личности осознавалась слабо. В какой-то степени она, конечно, осознавалась, но тогда на задний план отступала сама система». [372] Лихачев Д. С. Великое наследие. М., 1979. С. 27. Отсюда обращение к теме человека, его самобытности, правам, чувствам было в определенном смысле революционным, так как не просто изменяло существовавшую традицию, а логически приводило к противопоставлению человека и власти.

Думаю, что власть почувствовала, что, позволяя вольнодумство, она максимально приблизилась к опасной черте, за которой наблюдалась явная угроза единодержавию и росту влияния государственной власти. [373] Представляется, что, историю России можно смело рассматривать как историю почти постоянного роста влияния государственной власти. Именно поэтому Возрождения, аналогичного западному, в России не было. [374] Почему на Руси не случилось Возрождения, с которым мы связываем бурный рост конституционных идей на западе? Лихачев говорит, что для этого было недостаточно собственных культурных сил. Речь, прежде всего, идет о недостаточности своей античности и падении Византии; ликвидации республиканской формы организации власти в Новгороде и Пскове; подчинении церкви государству и усилении в связи с этим государственной помощи священству в борьбе против еретиков и свободомыслящих. В результате в XVI в. начинается полоса застоя с некоторыми, впрочем, посторонними вкраплениями ренессансных мотивов и других заимствований в общественной мысли (Лихачев Д. С. Прошлое – будущему: Статьи и очерки. Л., 1985. С. 324–325). Во второй половине в никакой публицистической активности мы не наблюдаем, все прерывается с опричниной, террором Грозного и установлением крепостничества. В результате в середине XVI в. начался застой, [375] Впрочем, монополия короны на политическую власть, ее собственность практически на всю землю, торговлю и промышленность, плотный контроль над всеми классами общества и способность изолировать страну от нежелательных иностранных влияний, – все эти обстоятельства в своей совокупности гарантировали, казалось, бесконечный застой (см.: Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993. С. 151). который сопровождался жестоким подавлением свободомыслия и еретичества, опалой многих представителей публицистики, в частности расправой с обвиненными в еретичестве Феодосием Косым, Матвеем Башкиным и их последователями.