Юрий Пуздрач - История российского конституционализма IX–XX веков

Там же. С. 71–72.

Там же. С. 81.

До 1627 г. правительство не препятствовало притоку книг из-за рубежа.

Первая челобитная по этому поводу была направлена царю в 1627 г. В дальнейшем жалобы на злоупотребления «немцев» направлялись царям в 1642, 1646 и 1648 гг. В них русские купцы просили не пускать иностранцев в глубь России, отобрать у них дворы и освободить от их кабалы бедных и должных русских людей.

Англичане традиционно первенствовали в торговле, однако в 20-е гг. XVII в. уступили голландцам. После революции в Англии и казни английского короля Карла (1649 г.), Алексей Михайлович лишает англичан права беспошлинной торговли и запрещает им жить во внутренних городах государства. Царь обращается с протестом ко всем европейским королям «против злочинств английских немцев» (см.: Соловьев С. М. Соч. Т. 5. С. 590–592).

См.: Платонов С. Ф. Москва и Запад. С. 81.

Любопытно, что никто из них в Смутное время не решился вернуться на родину, кто-то умер, кто-то оказался нерадив к учебе, другие же, усвоив учение, навсегда остались за границей. Один из них в Англии перешел в англиканство, стал священником и даже богословом (см.: Там же. С. 47–48).

См.: Ильин И. А. Соч. Т. 7. С. 406–407.

См.: Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993. С. 151.

См.: Ключевский В. О. Исторические портреты. М., 1990. С. 117.

Сама процедура помазания Алексея Михайловича происходила по-иному: патриарх, вдобавок к прежним помазаниям, помазал еще царя «и на браде, и под брадою». Эта добавка объясняется тем, что в ту пору стало проявляться в Москве своего рода вольнодумство. Русские люди, в подражание жившим в Москве иностранцам и преимущественно полякам, начали брить бороды, и патриарх Иосиф, вероятно желая предотвратить это новшество, помазал царскую бороду и под бородою, чем как бы освятил ее неприкосновенность, в поучение московским людям всяких чинов, решавшимся бритьем бород искажать подобие Божие (см.: Домашний быт русских царей в XVI–XVII вв. М., 1992. С. 83).

См.: Ключевский В. О. Русская история. Т. 2. С. 440.

См.: Мавродин В. В. Рождение новой России. Л., 1988. С. 27.

См.: Ключевский В. О. Исторические портреты. С. 107–117.

«Перерождение умов посредством штанов и кафтанов. Мистика» (см.: Соловьев С. М. Соч. Т. 15. С. 137).

Цит. по.: Шмурло Е. Петр Великий в оценках современников и потомства. СПб., 1912. С. 69.

Надо сказать, что к 1676 г., когда умер Алексей Михайлович, старая модель русского быта, основанная на восточных представлениях о власти и государственном устройстве, была уже достаточно повреждена.

Солоневич И. Белая империя. М., 1997. С. 175.

Этот процесс изменений стал особенно заметен в 1812 г., когда победители подпали под влияние западной культуры и политических идей. И вообще, с каждой реформой, которую предполагали провести или проводили русские реформаторы, различие между правосознанием русского и европейца все более усиливалось.

Н. М. Карамзин считал, что «немцы, французы, англичане были впереди русских, по крайней мере, шестью веками» (Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. С. 254).

Говоря о культурном отставании, многие сводят его к банальностям и быту. Вот что пишет по этому поводу И. Солоневич: «Историки говорят о московской грязи и об европейской чистоте. Процент того и другого и в Москве, и в Европе сейчас установить довольно трудно. Версальский двор купался, конечно, в роскоши, но еще больше он купался во вшах: на карточный стол короля ставилось блюдечко, на котором можно было давить вшей. Были они, конечно, и в Москве; больше их было или меньше – такой статистики у меня нет. Однако кое-что можно было бы сообразить и, так сказать, косвенными методами: в Москве были бани и Москва вся – городская и деревенская – мылась в банях, по крайней мере, еженедельно. В Европе бань не было…» (Солоневич И. Народная монархия. Минск, 1998. С. 441). Впрочем, об этом же пишут многие, например С. Герберштейн, Ф. Гринберг и др.

Надо сказать, что режим отношений России со странами Запада напрямую связан с положением русской православной церкви. Возвышение церкви явилось одной из причин начала изоляционного развития Руси, и, напротив, ослабление значения церкви разрушало эту изоляцию. Отсюда и своеобразие отношений с Европой. Периоды постепенных и, может быть, взаимных заимствований тех или иных элементов культур сменялись интенсификацией односторонних заимствований, которые почему-то названы реформаторскими периодами российской истории. Этот вывод чрезвычайно жестко подтверждает история реформаторской деятельности Ивана IV, когда политика окружавших царя церковников не исключала сближения с Европой, и Петра I, который просто устранил церковь от власти.

См.: Панченко А. М. Начало петровской реформы: идейная подоплека // XVIII век. Л., 1989. Вып. 17. С. 15.

Дух римского права, пронизывающий византийские кодексы, оказал воздействие на читающее общество России. Именно из римской юридической сокровищницы взяты идеи естественного для человека права, которые выражают многие известные русские публицисты XVI в. (см.: Виппер Р. Ю. Иван Грозный. С. 118).

Гердер И. Г. Идеи к философии истории человечества. М., 1977. С. 499.

Представления о равноценности различных культур и цивилизаций возникают вначале в России в XIX в. в работах Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева и только в XX в. на Западе, в работах Шпенглера и Тойнби.

Именно эта идея всеобъемлющего порядка (тотального нормирования) привела к современному тотальному государству, которое, кстати сказать, по своей форме может быть вполне демократическим. Таким образом, общество нормативно ограничивается в своем развитии и, несмотря на все современные постулаты демократии, остается по отношению к государству на своем обычном, вернее сказать, привычном месте. И хотя нормативно утверждены принципы естественного права и общественного договора, провозглашается социальный характер государства и его служебная роль по отношению к человеку, государство с помощью демократически утвержденных норм, по существу, секуляризует общество, освобождая его членов от индивидуального осознания собственной значимости. В результате мы имеем общество, нормативно ограниченное в инициативе разнообразными режимами управления, и государство, которое, будучи инструментом власти, все больше и больше напоминает демократически устроенное полицейское учреждение. Иначе говоря, целью политики становится устройство не государства, а общества, в смысле обеспечения безопасности власти.