Дмитрий Богданов - Справедливость как основное начало гражданско-правовой ответственности в российском и зарубежном праве. Монография

В качестве примера неразрешимости дискуссии в современной этической философии можно сопоставить аргументы двух рассмотренных выше концепций справедливости Роберта Нозика и Джона Роулза, характеризуемые некоторыми авторами как два фундаментальных альтернативных пути развития, доступных современной либеральной философии 57.

Посылки двух названных концепций справедливости являются конкурирующими и противостоящими друг другу, поэтому в отсутствие внешнего объективного этического критерия спор становится неразрешимым. Так, можно мысленно смоделировать ситуацию, в которой Джон приедет на большое богатое ранчо Роберта с требованием поделиться деньгами в пользу бедных апачей, проживающих в резервации, для организации там больницы. Джон будет утверждать, что его требование основывается на гипотетическом контракте, в который вступил бы и Роберт, будь он под «покровом неведения». На это требование Роберт достанет свои кольты и начнет стрелять по-македонски, выкрикивая, что ранчо – его законная собственность и свое исторически справедливое владение он основывает на непрерывном переходе собственности в порядке наследования от его предков, которые были в числе тех людей, которые окончательно разгромили апачей в 1878 г., а выживших загнали в пустынную резервацию. При этом Роберт будет утверждать, что если он поделится своим доходом, то это будет означать принудительный труд в пользу индейцев.

Конечно, это юмористическая, доведенная до абсурда ситуация, но современный этико-философский дискурс не позволяет разрешить данный концептуальный спор, что является свидетельством того, что язык морали находится в полном беспорядке как проявление отмеченной Аласдером Макинтайром моральной катастрофы. Поэтому вызывает интерес вопрос, как применять, например, сверхимперативный принцип 58добросовестности в судебной практике, если современная этическая философия не дает ответ на вопрос, что есть добро, а что зло?

В поисках ответа на данный вызов А. Макинтайр сталкивается с теорией эмотивизма, согласно которой «все оценочные суждения, и более точно, все моральные суждения, есть не что иное, как выражение предпочтения, выражение установки или чувств, если они носят моральный или оценочный характер, моральные суждения, будучи выражением установки или чувства, ни истинны, ни ложны. И согласие по поводу моральных суждений не гарантируется никаким рациональным методом, потому что такого метода нет. мы используем моральные суждения только для того, чтобы выразить наши чувства и установки, но и для того, чтобы произвести такие воздействия на других» 59.

Таким образом, эмотивизм является специфическим этическим учением, основанным на тезисе, что источником морали являются личные (эмотивисткие) предпочтения индивида, которые могут быть навязаны другому путем манипуляции, воздействия авторитета и т. п. Этика утрачивает свои объективные свойства и становится простым частным произволом. При такой ситуации этический спор между двумя индивидами будет действительно неразрешимым, так как в отсутствие объективного этического стандарта столкнутся два субъективных (эмотивистских) представления о должном.

Истоки эмотивизма восходит к этической концепции Дэвида Юма, который считал критерием этики человеческие страсти 60. Также эмотивизм связан с «интуитивизмом» Джорджа Мура, который в своих «Принципах этики» 61сделал, по мнению А. Макинтайра, банальный и апокалипсический вывод, что категория «благо» есть имя простого неидентифицируемого свойства, не имеющего природного характера. Вещи становятся «благом» на основании «интуиций», которые невозможно ни доказать, ни опровергнуть 62.

В связи с этим можно вновь указать на рассмотренный выше вэлферистский экономико-правовой подход, являющийся, по сути, эмотивистским. Поскольку Парето-эффективность связана не с объективной ценностью благ, а их субъективной оценкой. Таким образом, например, отдельный контрагент становится мерилом ценности, допустим, товаров, что приводит к невозможности объективной оценки справедливости и эквивалентности отношений. Эмотивистской является и заложенная в суть экономико-правового подхода концепция рационального выбора.

Как отмечает А. Макинтайр, эмотивизм опирается на утверждение, что все попытки в прошлом или настоящем обеспечить рациональное оправдание объективности морали кончились провалом. Это вердикт целой истории моральной философии 63. По своей сути, эмотивизм стал закономерным итогом кризиса моральной философии основанной на проекте Просвещения. Это был провал попыток рационального обоснования морали.

Так, именно с позиций «чистого разума» пробовал обосновать мораль Иммануил Кант в своих работах «Основоположения к метафизике нравов» и «Критика практического разума». Деонтологическая (основанная на идее долга) этика Канта базируется на общеизвестном категорическом императиве «поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой, ты в это же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом». При этом по отношению к другому человеку «поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству» 64.

Иммануил Кант, по сути, понимал мораль как набор рациональных максим, т. е. полагал, что правила морали могут быть рационализированы, как и правила арифметики, а ее источником является «чистый» не эмпирический разум. Поэтому такие максимы, как «всегда говори правду»; «всегда выполняй обещания»; «всегда исполняй обязательства»; «не совершай суицид» и т. п., являются универсальными и соответствуют категорическому императиву.

Однако, как отмечает А. Макинтайр, «Кант был вынужден использовать печально известные плохие аргументы, кульминационным моментом которых было его утверждение, что любой человек, обращающийся к максиме “убей себя, когда перспективы боли превышают перспективы счастья”, непоследователен, поскольку такое желание противоречит жизненному импульсу, заложенному во всех нас. Это было бы равносильно утверждению, что любой человек, обращающийся к максиме “всегда ходи в парикмахерскую”, непоследователен, потому что такое желание “противоречит импульсу роста волос, заложенному в нас”». В итоге А. Макинтайр заключает, что кантовский тест оправдывает аморальные и тривиальные максимы в некоторых случаях даже более убедительно, чем моральные максимы, поддерживаемые Кантом 65.

В отсутствие внешнего, надличностного этического критерия можно легко сформулировать универсальную и неопровержимую максиму «пусть все, кроме меня, будут средствами». Очевидный провал кантовской моральной философии стал основанием для последующих попыток рационального обоснования этики. Так, Сёрен Кьеркегор обосновывал, что основанием морали является выбор между этической и эстетической формой бытия 66, однако, как верно отмечает А. Макинтайр, речь идет о фундаментальном выборе в отсутствие критерия для такого выбора. Такой критерий в виде объективного и внеличностного стандарта в данном учении также отсутствует.