Вадим Цымбурский - Конъюнктуры Земли и времени. Геополитические и хронополитические интеллектуальные расследования

Данная гигантская картина, на самом деле, – не что иное, как идея закольцованного, замкнутого в себе мира, где зреет культура, которая в дальнейшем распространится на весь материк. Вот что вдохновляло евразийцев. Их последователь Лев Гумилев не верил в то, что Евразия сможет в себя вобрать весь материк. Он свел евразийство к более простой идее – к идее суперэтноса, сформировавшегося в лесной и степной, отчасти в пустынной полосе. Такова схема евразийской идеи до крушения Советского Союза.

Когда Советский Союз рухнул, вся эта схема разлетелась, ибо не осталось закольцованной системы. Вместо нее мы увидели нечто совершенно другое. На карте мира выделился гигантский пояс территорий, проходящий между центрами силы и цивилизационными центрами большой Евразии. Это – пояс, тянущийся от Прибалтики через Восточную Европу с прихватом Балкан, далее идущий через Кавказ, затем через новую Центральную Азию. Пояс, в котором сталкиваются интересы выходящих на него центров силы, а также не выходящего в него мирового американского центра силы, пытающегося контролировать этот пояс в целях контроля над второстепенными центрами силы, к нему примыкающими. Россия сейчас находится как бы в гигантском кольце двух дуг: с одной стороны проходит дуга «великого лимитрофа», с другой – дуга замерзающих океанских вод. Они смыкаются там, где Россия соприкасается с незамерзающими океанами – в районах Мурманска и Владивостока.

Может ли такая Россия притязать на звание России-Евразии? Если она притязает на него, сразу возникает вопрос: хочет ли она восстановить советское пространство в каком-то виде? Ведь Евразия потеряла земли, которые, с точки зрения родоначальников евразийской идеи, конституировали российское пространство. Обратим внимание на то, что российские политики почти не озвучивают официально идею Евразии, и это совершенно правильно. Во-первых, потому что идея Евразии, звучащая из уст наших политиков, почти неизбежно вызвала бы сопротивление у местных элит постсоветского пространства как претензия на объединение этих земель под российской гегемонией. Во-вторых, нужно вспомнить, что после разрушения Советского Союза идея Евразии как обозначения промежуточного пространства Европы и Азии стала связываться с антироссийскими проектами постсоветского Юга возле евразийского транспортного коридора. В-третьих, этой идеей изрядно злоупотребляют. Достаточно вспомнить слова одного журналиста, который объяснял деяния маршала Шапошникова, оставившего несметные горы оружия Джохару Дудаеву, тем, что тот «подарил» это оружие молодой Чеченской республике из евразийского братства. (Можно вспомнить также призывы Александра Дугина, нашего евразийца.) Совершенно очевидно, что евразийская идея, провозглашенная Россией, должна вызывать, и вызывает, сопротивление на постсоветском пространстве.

И в это время мы видим возникновение нового государства, распростершегося между Каспием и Алтаем, государства, вобравшего в себя львиную долю того добротного ядра Евразии, о котором писал Савицкий. Это государство, на территории которого осуществляются встреча и сосуществование русского и степного этносов с преобладанием последнего. Мы видим постсоветский Казахстан как государство, на которое наиболее органично ложатся концепции классического евразийства.И совершенно естественно, что евразийскую идею в 1990-х годах провозгласила не Россия устами своих официальных политиков, а Казахстан устами президента Назарбаева. Если для нынешней России евразийская идея не выглядит как основание существования, то для Казахстана она выглядит именно так. Я думаю, что на самом деле сегодня мы должны говорить не о России-Евразии, а о Казахстане-Евразии.

Если бы Казахстан хотел поискать себе другое, более претенциозное название, он по праву мог бы избрать название «Республика Евразия». Но в то же время мы должны учесть, что Россия по своим прагматическим соображениям волей-неволей должна применять геополитические технологии, которые выводят ее на стык с евразийской идеей. Совершенно очевидно, что рассмотренная выше нынешняя геополитическая ситуация толкает Россию к сотрудничеству с другими центрами силы, выходящими к границам лимитрофов. Эти силы стремятся к тому, чтобы евразийский пояс был поясом сотрудничества, чтобы он сводил воедино народы, соседствующие с ним, а не был бы поясом, обеспечивающим установление контроля над этими центрами со стороны силы внешней. Россия волей-неволей должна идти на сотрудничество с соседствующими центрами силы – Китаем, Ираном и Индией, поддерживая это сотрудничество через народы Великого Лимитрофа. Только это обеспечит ей безопасность в ее коммуникационном Урало-Сибирском ядре. Оптимальная сейчас для России политика состоит в том, чтобы не провозглашать евразийскую идею как свою, но, принимая ее как выдвигаемую казахскими лидерами – лидерами «Республики Евразия», – идти на сотрудничество с Казахстаном и придавать этой идее пророссийское, а не антироссийское наполнение.

Под названием «От Дагестана-99 к будущему Великого Лимитрофа Евро-Азии» статья вышла в свет в октябре 1999 года, спустя два месяца после вторжения отрядов Ш. Басаева в Дагестан и начала второй чеченской войны. См.: Российское аналитическое обозрение, 1999. № 2 (12). – Прим. ред.

С точки зрения геополитической, смысл дагестанской (и шире – всей северокавказской) ситуации наших дней раскрывается сразу в трех взаимно дополняющих ракурсах. В ракурсе региональном, общекавказском, эта ситуация определяется тем, что после сжатия России, ослабления ее присутствия на Кавказе здесь оформляются как суверенные силы местные малые «империи». Сначала это произошло в Закавказье, где на роль таких «империй» вышли еще в конце существования СССР полиэтнические Грузия и Азербайджан. В первой половине 1990-х Закавказье явно разделилось на причерноморскую и прикаспийскую зоны: каждую такую зону образовывала местная «империя», сотрясаемая волнениями и восстаниями «своих» меньшинств при поддержке, идущей к ним от соседей, пытающихся пересмотреть региональный геополитический порядок (роль внешних антиимперских сил играли в прикаспийской зоне – Армения, а в причерноморской – родственные абхазам и враждебные Грузии народы северо-западного Кавказа, к которым присоединились и русские казаки). Чечня, уже тогда пытавшаяся сформировать свой особый северокавказский центр силы, противостоящий России, была в 1992–1993 годах увлечена устремлениями тех северо-западных кавказцев (кабардинцев, черкесов, отчасти южных осетин), на которых она пыталась распространить свое влияние. Вместе с этими соседями чеченские отряды шли в Абхазию против грузинской «империи», увязая в «бодаловке», которая пускала в распыл энергию и жизни кавказских пассионариев. В тот момент Россия отчаянно сглупила, встав на путь замирения малых «империй»: в частности, она спасла Грузию в 1992–1993 годах и бережет ее до сих пор, блокируя и моря голодом Абхазию.