Алексей Каплер - Киноповести

— Если мы не сделаем самую лучшую, самую светлую жизнь в мире, — говорит Семен, — грош нам цена!

…Семен и Чуб идут по роще.

— Примак, — говорит Чуб. — Все-таки ты сумасшедший?!

— Нет, — серьезно отвечает Семен.

— Наверно?

— Честное слово.

— Мне про тебя говорили много плохого. Но ты парень ничего… Хоть и чудак. Слушай, давай посидим вон там, на полянке…

Семен усмехается — проняло Чуба!

Они выходят на полянку, и вдруг Чуб останавливается, не веря своим глазам.

Лежат в беспорядке срубленные деревья, белеют пеньки. Здесь начали было рубить рощу и перестали.

— Постой, — испуганно говорит Чуб. — Почему лес не вывезен? (Он прислушивается. Нигде не слышно топора.) Почему не рубят?!

— Потому что мы запретили, — спокойно отвечает Семен. — Эта роща нам нужна.

Хорошее настроение Чуба словно ветром сдуло. Он задыхается от ярости.

— Ты… Ты запретил?!. Ты хочешь сорвать мне добычу? Не выйдет!.. А я-то, болван, развесил уши. Травка… Солнышко… Цветочки!.. Ты нарочно мне глаза отводил!

Семен вздыхает:

— Это ты сумасшедший, а не я.

— Авантюрист! Двурушник! — кричит Чуб. — Ты мне нож в спину воткнул!.. Ладно. Теперь я знаю, как с тобой надо бороться.

Резко поворачивается и, застегивая на ходу гимнастерку, уходит.

Семен ложится на траву. Стебельки колеблются возле его щеки. Глаза Семена открыты. В них отражается небо. В них мелькают два маленьких солнца. Где-то далеко звучит музыка.

Посреди комнаты стоит большой стол, заставленный блюдами и графинами. Кувшины с цветами и зелеными ветками стоят среди яств.

Матвей Бобылев приглашает гостей за стол.

Возле Галки, нарядной, счастливой, загромождая собой полкомнаты, — Петр и Иван Бобылевы. Они одеты во все новое. На тщательно вымытых лицах только глаза по-прежнему обведены черным.

Играет музыка.

Гости рассаживаются. Во главе стола — Матвей с Галкой. По правую руку сажают Семена Примака — выбритого, торжественного, в светлом костюме. По левую руку — дряхлая мать Галки. Рядом с Семеном — Ольга. Она в том же платье, в котором бежала по шоссе к Семену. Глаза тусклые, губы плотно сжаты.

Ольга наливает себе водки и жадно пьет, ничем не закусывая.

На противоположном конце стола, против жениха и невесты, чинно возвышаются две одинаковые фигуры — Петр и Иван.

Вино разлито по бокалам.

Музыка затихает.

Со стаканом в руке встает Матвей Бобылев.

Шепот:

— Мамочки родные, Матвей будет речь говорить!

Смешок.

— Тсс…

— Не робей, Мотя…

Матвей долго стоит молча. Озирается.

— Говорить я не обучен, — тихо произносит он наконец.

— Оно видать…

Капли пота выступают на лбу Матвея. Он вертит в руках стакан.

Смех.

— Присядь, жених, отдохни!

Неожиданно Матвей багровеет от злости.

— Говорить я, говорю, не обучен! — громко произносит он. — Кроме мату, от меня, может, еще никто слова не слыхал.

И вдруг, разом обретя спокойствие и уверенность, говорит нормальным голосом:

— Что было у нас в Долгушах полгода назад, — хочу я вспомнить. Шкивы, ребята, крутились на копрах, как и теперь, и уголек шел на-гора и добыча перевыполнялась. Но эти люди, которые рубали уголь на совесть…

— Горько! — прерывает его кто-то. — Матвей, давай по существу!

— Горько!

Матвей делает паузу, как завзятый оратор. Шум стихает.

— Но эти люди, которые, говорю я, своими руками заработали свою жизнь, — взять эту жизнь не умели, вот что горько. И вот, партия взяла тебя за загривок и тряхнула, и сказала: смотри — вот тебе любовь, уважай ее, вот тебе жизнь — бери ее, вот тебе человек — береги его. Нужно иметь большое понимание к человеку, чтобы взять и выкачать на-гора шпану, хулигана, которого уже за борт жизни кинуть хотели… Взять Бобылева Матвея и разглядеть, что у него в середке. Взять и увидеть, что он болеет за общее дело, но не знает, что еще надо делать, кроме как ладно махать желонгой. (Пауза.) Ну вот, я теперь помощник рудоуправляющего. Большая должность. И что же вы думаете, Матвей подкачает? Обманет доверие партии? Грызть буду зубами, — с неожиданной злостью говорит он, — если кто помешает! Учиться буду, ночи не спать буду, а оправдаю.

Матвей вдруг поворачивается к Семену.

— Позволь мне обнять тебя, товарищ Примак, за себя, и за Галку, и за сеструху, и за всех, кому ты поверил и кто через это сам поверил себе.

Все молчат, ошеломленные этой длинной речью, и, только когда Матвей и Семен, обнявшись, целуются, взрывается громовое «ура».

Гости встают с бокалами в руках.

— Здоровье товарища Примака! — кричит Матвей и опрокидывает свой стакан.

Все чокаются с Семеном — все, кроме Ольги.

Она сидит неподвижно, глядя перед собой хмурыми глазами, потом залпом выпивает стакан водки.

Семен поднимает свой бокал.

— Разрешите ответить.

Все садятся. Наступает торжественная тишина.

— Матвей Иваныч, Галя, поздравляю вас прежде всего с вашим счастливым браком, с вашей прекрасной любовью. Я поднимаю этот бокал, товарищи, за право любить любимую, за право, завоеванное нами вместе с властью в Октябре семнадцатого года…

Ольга тянется к графину и снова наливает себе водки.

— За право на счастливую семью, — продолжает Семен. — За право на веселых детей, за право пройти жизнь рука об руку с тем, кого любишь…

Темная прядь растрепавшихся волос перерезает надвое белый лоб Ольги и бежит к уголку посеревших губ. Рука ее дрожит. Ольга пьет, далеко запрокидывая голову.

Матвей с тревогой смотрит на нее.

Семен высоко поднимает свой стакан.

— Давайте выпьем, товарищи, за право верить друг другу, потому что нам незачем лгать.

Все поднимают бокалы.

Галка, волнуясь, тянет к стакану Семена свой стакан.

Вдруг Ольга резко встает и поворачивается к Матвею.

— Дай-ка мне слово…

Она обводит затуманенными глазами стол и останавливает взгляд на Семене.

— Красиво ты говоришь, драгоценный наш секретарь, Семен Примак, но гроша медного не стоят твои красивые слова…

Ольга пошатнулась, потом тяжело оперлась рукой о стол.

— Потому, что все-то ты врешь.

Наступает неловкая тишина.

— «Выпьем, товарищи, за право верить друг другу, потому что нам незачем лгать», — медленно повторяет Ольга, глядя в лицо Примаку. — Ты мне вот что скажи, Примак. Есть у тебя жена. И ты ее ждешь не дождешься… Верно я говорю? А теперь ответь… Разве ты на меня, как кот на сало, не глядел? За плечи не обнимал? «Что ты такая красивая нынче, Ольга Ивановна…». Было такое? Верно я говорю?.. Зачем же ты это? Чтобы я теперь мучилась?

Поднимается шум. Матвей подходит к Ольге и крепко берет ее за руку.

— Уйди, Ольга, — требует он тихо.

— Что ты, Мотенька, меня гонишь, — жалобно говорит Ольга.