Алексей Каплер - Киноповести

Расплескивая вино на скатерть, она протягивает стакан Семену.

— Выпьем с тобой, Семен Петрович, этого «ерша» за то, что всегда было, есть и останется навечно, — за ложь, за обман, за муку… А, не хочешь?..

Ольга бросает стакан, хватает скатерть за край и сдергивает ее на пол.

Под гром разбивающейся посуды Ольга падает на стул, закрывает лицо ладонями.

Семен, бледный, подходит к ней и, постояв, кладет руку на плечо.

— Эх, Ольга! — говорит он с горечью.

Ольга как-то вся сжимается от его прикосновения, затем медленно поднимает глаза.

Мы видим, как уходит с ее лица хмель, как в глазах возникает понимание происшедшего, как затем это понимание сменяется ужасом и густая краска неожиданно заливает лицо Ольги. Тогда голова снова падает на руки, и Ольга начинает плакать горько и громко.

Вокзал. Буфет. За столиком — Файвужинский, Лошадев и Красовский. Перед ними пиво.

— Лошадев, сколько осталось? — нервно спрашивает Файвужинский.

Лошадев показывает часы.

— Скоро будут.

— Значит, так… — распоряжается Файвужинский. — Как только комиссия выйдет из вагона, делаем устное заявление… Сперва я, потом Лошадев, потом ты — как затравленный беспартийный спец.

— Да, теперь Примаку полная котлета, — с удовольствием констатирует Лошадев. — Материала на него хоть отбавляй.

Красовский поднимает бровь.

— Вы думаете, Бобылева повторит комиссии все, что она болтала на этой красной свадьбе?

— А хоть и не повторит! — хорохорится Лошадев. — Свидетели-то были? Факт!

— Имейте в виду, что у нас появилась тяжелая артиллерия. Чуб решил выступить сам! — говорит Файвужинский.

— Вот это компот! — радуется Лошадев. — Ай, прошляпил товарищ Примак.

Подошел скорый поезд. Из мягкого вагона выходят старик с клочковатой бородой и дородная седая женщина.

Файвужинский уже суетится на перроне. Он подбегает к старику.

— Вы, товарищи, комиссия ЦК? Файвужинский…

— Мы.

— Я хочу сделать заявление… И вот товарищи тоже.

Он показывает на Лошадева и Красовского.

— Да что вы так торопитесь? — брезгливо спрашивает старик. — Встречали… Ишь, даже вспотел!.. Перрон не место для заявлений. На активе поговорим!..

Аплодисменты. Зал, где собрался городской актив, переполнен. Председательствующий — старик с клочковатой бородкой — пережидает, пока кончатся рукоплескания, и говорит:

— Самокритика была и будет основным требованием партии к коммунисту. Я призываю вас, товарищи, в прениях беспощадно вскрывать недостатки работы организации. Первым записался товарищ Файвужинский.

Шум проходит по залу и смолкает.

На трибуне — Файвужинский. Мы еще не видели его таким. Файвужинский как-то подтянут, серьезен, торжествен, он даже кажется выше ростом. Его глаза блестят. У него уверенные движения, в голосе скрытая страстность. Это опытный оратор.

— Владимир Ильич, — говорит он, — учил нас великой правде революции. Освобождая человечество от подлости, лжи, лицемерия, мы, коммунисты, должны быть примером во всем. С этой точки зрения мы должны быть особенно бдительными и неустанно проверять свои ряды. Нет большего преступления, чем обман партии. Нет большего преступления, товарищ Примак!.. Вот ты, казалось бы, открыто критиковал здесь свои мелкие ошибки…

Семен неподвижен.

К Чубу быстро пробирается человек в шахтерке.

— Когда выходит человек и говорит: «Я украл гвоздь», — продолжает Файвужинский, — все умиляются: «Ах, какой честный, ах, как он исправился!» Но никто не знает, что этот же человек, кроме того, убил свою мать, изнасиловал ребенка и сжег деревню…

Примак, прищурившись, смотрит на оратора.

Чуб собирается что-то крикнуть Файвужинскому, но человек в шахтерке наклоняется к нему и тревожно шепчет что-то на ухо. Чуб быстро встает и выходит вместе с ним.

Шахтный двор жужжит, как растревоженный улей. Он полон людей.

Чуба встречают недружелюбным гулом.

— Я не могу приказать им спускаться, — говорит Чубу инженер, — особенно в восточные лавы. Там кровля ни к черту, а креплений нет. Нет лесу!

— Шляпа, — зло цедит сквозь зубы Чуб. — Бойченко, Мухмединов, Свядыш! Давайте свои бригады…

Чуба окружают шахтеры.

— Испугались? Идемте… Я сам спущусь с вами в шахту.

Он вырывает из рук инженера лампу и решительным шагом направляется к надшахтному зданию…

Три бригады во главе с Чубом входят в здание.

Сигналы.

Пошла вниз первая клеть с Чубом.

В зале, где заседает актив, стоит гул. Файвужинский уже не говорит, он кричит. Он теперь непохож на спокойного оратора, уверенно начавшего свою речь. Его все время прерывают репликами.

— Зажим самокритики! Линия на незабудки! И против угля… Срыв добычи! — выкрикивает он.

— Врешь! — кричит ему кто-то.

— А склока? А история с Бобылевой? Разве это не прямой обман партии? Покрыть преступление, выдвинуть на работу, соблазнить к сожительству…

— Гадина! — кричит Ольга со слезами на глазах.

— Товарищ Чуб, скажи свое слово! — Файвужинский поворачивается к президиуму. Чуба нет.

— Все равно. Он скажет потом… Тише, товарищи!.. Продолжаю. Снять помощника рудоуправляющего, чтобы на его место поставить безграмотного хулигана…

Матвей, схватившись за ручки кресла, молча приподымается. Братья хватают его за руки.

— …который заваливает добычу. Ведь крепежного леса нет, шахты работают на гнилье. Каждую минуту грозят завалы…

Гудок, протяжный тревожный гудок. В зале наступает напряженная тишина.

Файвужинский протягивает руку к окну:

— А если сейчас произошло несчастье, — театрально кричит он, — за срыв производства, за человеческие жертвы будешь отвечать ты, Примак, обманувший партию!

Все вскакивают.

Семен выбегает из зала.

За ним несется Матвей.

Крепнет тревожный гудок. Вылетают дежурные со спасательной станции.

Со всех сторон к надшахтному зданию бежит народ.

Кричит женщина.

Воздух дрожит от тревожного гудения. Множество огоньков, множество лампочек мечется по шахтному двору.

— Чуба завалило!..

— Вторая восточная лава…

Паника. Женский плач.

— Не хотели спускаться… Чуб велел… И сам первый пошел, — докладывают на ходу Семену.

— Идиот!

Семен быстро пробирается сквозь мечущуюся толпу к зданию.

Матвея окружают женщины:

— Все из-за тебя!..

— Лесу не было! Не крепили!

— Мурло паршивое!

— Посадили его. Начальство!

— Сажать таких, да не туда.

Женщина с растрепанными волосами визжит, хватая Матвея за руку.

Неподалеку стоит Кузьма. Он слушает вопли разъяренных женщин и что-то мучительно вспоминает.

— Почему крепежа не было? Раззява!.. Вредитель! — кричат Матвею. — Бей его!..

Матвей вырывается из кольца баб и бежит к ламповой. Женщины бросаются за ним. Он вбегает в боковую дверь ламповой и запирает ее изнутри на задвижку. Кидается на скамейку, схватившись за голову.