Алексей Каплер - Киноповести

Василий возвращается. Мнется, покашливает.

Ильич поднимает голову.

— Вот… я чего слыхал… По Лесному иду, впереди солдаты идут, переговариваются. Слышу — один: «А нас еще вчера отправлять хотели, нашли, говорит, дураков, за империалистов умирать… нас, говорит, на фронт, а тут свободе крышка»; а другой ему: «Большевик, помалкивай, а то морду набью»… Ну, тот, конечно: «Ах ты, соглашатель-предатель, так твою и так», — это второму.

Ильич смеется:

— Не выдумали?

— Что вы, Владимир Ильич… Своими ушами…

Ильич смеется, закинув голову назад и наклонив ее к плечу, сунув пальцы рук за проймы жилета.

— Вот видите, а вы говорите — ничего… Какой части солдаты, не узнали?.. Жалко…

Продолжая посмеиваться, Ильич склоняется над работой.

— До свиданья, Владимир Ильич.

— До вечера…

10 ОКТЯБРЯ СОСТОЯЛОСЬ ЗАСЕДАНИЕ ЦК…

Темный дом.

На углу стоит человек. Немного поодаль — другой.

Из подъезда выходит Василий. Проходит вперед, назад, как будто прогуливаясь. Оглянувшись, вынимает из кармана наган, проверяет.

Стоящий на углу подходит к Василию, нетерпеливо спрашивает:

— Ну что?

— Решают…

— Что так долго?

— Мировой вопрос решают, а тебе «долго»…

Расходятся. Василий скрывается в подъезде. Поднимается по лестнице. Открывает ключом дверь. Входит в прихожую.

Здесь, среди наваленных грудой пальто, шапок, калош, сидит на сундуке пожилой усатый рабочий — третий, охраняющий ЦК.

Из комнаты слышен голос Ленина.

Он стоит, облитый ярким светом лампы, яростный, простой, великий. Огромный лоб, сверкающий взор, правая рука рассекает воздух.

— Я не вижу разницы между предложениями Троцкого и Каменева с Зиновьевым, — говорит Ильич. — Оба предложения означают — ждать. Ждать ли съезда Советов, ждать ли Учредительного собрания — все равно ждать. Но мы не будем ждать, пока буржуазия задушит революцию. Предложения Троцкого и Каменева с Зиновьевым — полный идиотизм или полная измена. Эти печальные пессимисты нас без конца здесь спрашивают: а если, если, если, если… доводы, позволяющие вспомнить изречение: один дурак может вдесятеро больше задать вопросов, чем десять мудрецов способны разрешить… Повторяю, необходимо со всей решительностью ставить вопрос о немедленном вооруженном восстании, о немедленном захвате всей власти Советами. Одновременное, внезапное и быстрое наступление на Питер. Комбинировать наши три главные силы — флот, рабочих и войсковые части. Занять и ценой каких угодно усилий удержать телефон, телеграф, железнодорожные станции и мосты в первую очередь. Такова задача, требующая искусства и тройной смелости…

Василий закрывает дверь, быстро идет к выходу.

Бегом спускается с лестницы. Встревоженный, останавливается в парадном.

По пустой улице галопом проносится отряд. Замирает стук копыт.

Посольство. В креслах гостиной российские миллионеры, министры Временного правительства — Терещенко, Коновалов. На диване развалился слоноподобный Родзянко.

В черном сюртуке, с черной сигарой в сухих пальцах, сидит посол за своим пустым письменным столом. Он говорит по-русски, говорит очень хорошо, но нарочно утрирует иностранный акцент. Он играет акцентом, иногда, как бы примериваясь, делает паузу и ставит ударение на самом неудобном слоге. Рядом с ним — подтянутый, нарядный военный атташе.

— Я хочу говорить ясным языком, — говорит посол. — Россия должна иметь некоторый порядок…

— Святая правда! — ревет Родзянко. — Железный кулак нужен!

— …Порядок, — невозмутимо продолжает посол, — который сделать открыто сейчас не кажется возможным. Но посмотрим народ греки, — как они не могли взять город Троя и как они сделали троянский лошадь, нафаршированный в серединку пехотой. Надо найти такой пустой кобыла.

— Вы хотите сказать — ширму? — спрашивает миллионер Гуколов.

— Ну, ширму, ну, кобылу — в общем, святая правда! — ревет Родзянко.

— …Это есть демократичные партии, — продолжает посол, как бы не слыша, — они имеют остановить беспорядок, а потом вы можете бросать свой пустой кобыла.

Терещенко, министр иностранных дел, приподнимается в кресле:

— Все это верно, господин посол, но вы не даете нам войск, и потому…

Посол поворачивается к нему и вдруг багровеет от ярости:

— И потому Временное правительство, по совету господина Родзянко, решило открыть фронт Германии… (уничтожающий взгляд в сторону Родзянко) отдать столицу, чтобы раздавить большевиков немецкими сапогами? (Посол стучит кулаком по столу.) Вам знакомо, что имеет сказать мое правительство на такое действие?.. (Берет себя в руки.) Я хочу говорить спокойным языком. Войско с фронта мы сейчас снимать не можем. В ваших руках лежит судьба за весь цивилизованный мир…

Родзянко опускает взгляд на свои короткие мясистые руки.

— Вы… обязаны понимать свой роль… Мое правительство (посол встает, за ним встает атташе) поручило мне оказывать любую помощь для установления железного порядка на России и продолжения войны. Я окончил.

Он садится. Садится атташе.

— Святая правда, — смущенно бормочет Родзянко, который, как известно, в это самое время подготовлял сдачу Питера немцам.

Встает Рыжов:

— Вот что… Все это мы слышали десять раз: диктатура — железный кулак, железный кулак — диктатура, ну, теперь еще эта… меньшевистская пустая кобыла… Мы соглашаемся, мы даем деньги… это надоело!

— Надоело давать деньги? — раздается из угла ехидный голос.

Это поручик Кирилин, длиннолицый и сухой. Он сидит в стороне.

Все оборачиваются к нему.

— Нет, слушать надоело, — отвечает Рыжов. — Денег не жалко. Сколько нужно? Миллион? Десять миллионов?..

— Даже сто миллионов, — наставительно вставляет посол.

— Пожалуйста! Отдать пол-России? Давайте! Кавказ англичанам? (Жест в сторону посла.) Ради бога! Украину этим… ну, известно кому!.. Пусть жрут! Мы на все согласны. Но человека дайте! Дайте человека, в которого я бы поверил! Дайте настоящего душителя! Душителя! Вот именно — душителя, вешателя, собаку!!

Глаза Рыжова налились кровью. Он стучит кулаком по ладони.

— Вот уж святая-то правда! — гремит Родзянко.

— Где этот человек? — вдохновенно продолжает Рыжов. — Где эта кровавая рука? Где этот кулак, который сломает вшивой стране хребет?..

К о н о в а л о в. Как считает господин посол — с чего нужно начинать?

Т е р е щ е н к о. Прежде всего нужно разоружить заводы.

К о н о в а л о в. Ну, это легче всего сделать меньшевикам и эсерам.

П о с о л. Я полагал также, нужно принять некоторые меры относительно большевистских лидеров…

— Ленина убить, — ревет Родзянко, — и немедля!

— Я хотел говорить дипломатичным языком, но… господин Родзянко сказал… свою мысль.