Алексей Каплер - Киноповести

Звонит телефон. Ильич снимает трубку.

— Я слушаю… Подождите, пожалуйста, минуту… Все будет понято… — повторяет он, прикрывая трубку рукой. — Ну, пожелаю вам всего хорошего.

Коробов и Горький прощаются.

— И не сердитесь на меня, Алексей Максимович, — говорит Ленин, — я ведь любя…

— Действительно, вы умеете так отругать человека, что он уходит от вас довольный.

— Да?.. Гм… гм! Значит, мало ругаю. Учтем! — шутливо отвечает Ильич. — Непременно заходите, когда будете снова в Москве.

— Не приглашайте, все равно зайду…

— Я вас слушаю… — говорит Ленин в трубку.

Горький и Коробов выходят.

В коридоре стучат телеграфные ключи, диктуют телеграммы секретари, телеграфисты читают ленты. И все о хлебе, о хлебе, о восстаниях кулачья, о бесконечных нуждах фронтов. Сюда, в Совнарком, в сердце революционной России, к Ильичу, стекаются надежды, чаяния и мысли борющегося народа.

По коридору идет Василий.

Он входит в кабинет Ленина, закрывает за собой дверь и останавливается. Ильич не видит его, он говорит по телефону:

— …а вы, батенька, издайте-ка распоряжение по вашему ведомству, чтобы во всех типографиях просто реквизировали яти и твердые знаки. Вот и не будут писать по старой орфографии. И вообще разговаривайте с ними весомее, не стесняйтесь, приучайтесь к государственному тону… Теперь вот что: завтра же необходимо опубликовать декрет об отмене частной собственности на недвижимость. Что?.. Вот именно потому, что политическое положение напряженное, и нужно опубликовать завтра же!.. Нет, политиканствовать и вилять в таких делах мы не будем… Всего доброго!

Ильич вешает трубку, снимает другую.

— Я жду сводки с фронтов. Дайте, пожалуйста, сюда как только будут.

Он замечает Василия и быстро идет к нему.

— Товарищ Василий! Здравствуйте, здравствуйте, дорогой мой!

— Здравствуйте, Владимир Ильич!

— Садитесь сюда, вот здесь, поближе…

Ильич усаживает Василия в кресло, пристально вглядывается в его лицо и вдруг, быстро обойдя вокруг стола, берет свой стакан чая, свой ломоть хлеба и ставит все это перед Василием.

— Ешьте. Обязательно. Немедленно.

— Что вы, Владимир Ильич… я совершенно сыт.

— Ну, тогда рассказывайте скорее, с чем приехали? Привезли хлеб?

— Два маршрута — девяносто вагонов.

— Хорошо. Очень хорошо! Отлично! Рассказывайте, все рассказывайте подробно…

— Не знаю, Владимир Ильич, что и рассказывать… Дали мне восемьдесят тысяч пудов хлеба, сформировали отряд для охраны и отправили.

— Все?

— Все.

— А что это мне говорили, будто вы были ранены, что вас обстреляли в пути кулаки?

— Ну, так ведь не без этого, Владимир Ильич, не в игрушки играем.

Звонок телефона. Ильич снимает трубку.

— Простите, товарищ Василий… Я слушаю!.. Слушаю, Яков Михайлович… Да-да, конечно, вы правы. Так им и скажите: большевики люди упрямые; мы готовы совершить тысячу попыток и после тысячи попыток мы приступим к тысяча первой… Теперь еще вот что, — я хотел вас просить подготовить проект декрета о централизации радиотехнического дела… Что? Уже готов? (Смеется.) Знаете, Яков Михайлович, ваше «уже» скоро войдет в поговорку. Ну, спасибо, спасибо большое!

Ильич кладет трубку. Быстро что-то пишет.

— Вот что, товарищ Василий, необходимо вам взять себе в помощь еще несколько товарищей чекистов и срочно заняться переброской в деревню рабочих отрядов… Как вы на это смотрите?

Ответа нет.

— Товарищ Василий! — тревожно повторяет Ильич.

Василий неподвижно сидит в кресле, голова упала на грудь, руки повисли вдоль колен.

Ленин вскакивает, бросается к нему.

— Товарищ Василий… товарищ Василий, что с вами?.. — Он берет его за плечи. — Боже мой! Что же это? — Бежит к двери, открывает ее. — Кто тут есть? Товарищ Бобылев, — врача! Скорее бегите за врачом! Сию секунду достаньте врача!

Ленин наливает воды в стакан, не знает, что делать с ней, ставит на стол. Он присаживается на корточки перед Василием. Берет его за руку.

Голова Василия безжизненно опущена, веки закрыты, худое, обросшее бородой лицо очень бледно.

…По коридору Совнаркома бежит Бобылев. За ним еле поспевает доктор. Они входят в кабинет.

— Константин Николаевич, пожалуйте сюда! — торопливо подзывает Ленин врача. — Скорее… Что с ним?

Доктор приподымает Василию веко, щупает пульс.

— Не беспокойтесь, Владимир Ильич, ничего страшного, типичный голодный обморок…

— Да?..

Ленин прошел по кабинету, остановился около Василия.

— Этот человек, доктор, только что привез нам девяносто вагонов хлеба…

Василий пошевелился.

Ленин быстро наклоняется к нему.

— Скажите, доктор, можно дать ему сейчас поесть?

— Можно. И хорошо бы горячего чаю.

— Товарищ Бобылев, — говорит Ильич, — попросите срочно дать горячего чаю, и непременно с сахаром.

Бобылев уходит.

Василий приоткрывает глаза. Растерянно смотрит вокруг.

Ленин протягивает ему свой хлеб. Василий хватает его. Жадно ест. Ленин отворачивается, достает носовой платок. Заметив, что в дверях стоит машинистка, сердито машет ей рукой. Машинистка исчезает.

Василий ест хлеб, держа его дрожащими руками.

В комнату вбегает Бобылев с телеграфной лентой.

— Владимир Ильич, — говорит он прерывающимся от волнения голосом. — Муравьев поднял мятеж, повернул фронт на нас…

Ни один мускул не дрогнул на лице Ильича. Он протягивает руку.

— Дайте сюда.

Берет ленту.

Звонит телефон.

Ленин снимает трубку.

— Слушаю!.. Когда пала Тихорецкая? Когда?..

Василий тревожно глядит на Ильича:

— Тихорецкая…

Музыка.

Зал Большого театра. Идет представление «Лебединого озера».

Среди красноармейцев и рабочих кое-где сидят лощеные балетоманы.

…В ложе бенуара английский посол, дипломаты.

Музыка.

Задняя портьера ложи раздвигается. Сидящий рядом с послом Константинов оглядывается, встает и идет в аванложу.

Там, прислонившись к стене, стоит бледный, запыхавшийся человек.

— Почему вы тяжело дышите? — презрительно спрашивает Константинов.

— Бежал. За мной увязались.

Он наклоняется к уху Константинова:

— Пал Симбирск!

— Это не ново, — брезгливо отвечает Константинов и выходит в ложу.

Там он наклоняется к послу.

— Господин посол, у большевиков взят Симбирск.

Посол коротко взглянул на Константинова. Наклонился к соседу. Шепчет.

Музыка. Балет.

Рядом с ложей дипломатов, разложив на алом бархате барьера рваную газету, тихонько закусывают тощей воблой несколько морячков. Они пришли сюда, видимо, прямо с поезда с винтовками и вещевыми мешками.

Балет. Трепещут пачки. Мелькают обнаженные руки.

В глубине дипломатической ложи, рядом, посол и Константинов. Они смотрят на сцену, в руках у них бинокли.