Алексей Каплер - Киноповести

Ильич быстро подходит.

— Оставьте ее, — резко говорит он. — Чья это девочка?

Рыбакова, увидев Ленина, смущенно молчит.

— Приблудная, товарищ Ленин, — отвечает часовой.

Ильич берет девочку за руку.

— Пойдем со мной.

Сразу стихнув, девочка послушно идет за Ильичем.

Ильич ведет ее в кабинет, берет с блюдца сахар, дает ей.

— Если хочешь, побудь тут у меня, будем работать. Ты будешь рисовать, а я буду читать.

Ильич дает ей бумагу, карандаш и углубляется в чтение сводок.

На картах, лежащих на столе, на картах, висящих на стенах, Ленин отмечает флажками перемены по сводкам.

— Тебя как звать? — спрашивает он девочку.

— Наташа.

Наташа деловито рисует, сидя прямо на полу.

— Вот и превосходно.

Ильич звонит.

Входит Бобылев.

— Товарищ Бобылев, подготовьте мне, пожалуйста, прямой провод. С Северным фронтом — десять тридцать. Необходимо связаться сегодня с Фрунзе. В любом часу.

— Хорошо, Владимир Ильич.

Бобылев отмечает в книжечке поручения.

— …И достаньте мне в Румянцевской библиотеке на ночь эти книги, — Ленин передает Бобылеву список. — Скажите, что завтра утром я их обязательно верну.

— Хорошо, Владимир Ильич.

Ленин наклоняется к уху Бобылева и тихо добавляет:

— И изобретите способ покормить эту девочку…

Бобылев кивнул головой, уходит.

Ленин откладывает в сторону сводки, подходит к девочке, заглядывает через ее плечо:

— Ну-ка, ну-ка… что тут у нас получилось?

— Дом…

— Дом? А на небе лягушки ползают.

— Какие лягушки? Птички!

— Ах, птички… — Ленин присаживается на ручку кресла, берет рисунок, поправляет карандашом. — Птичек вот как рисуют…

Он ставит на небе галочки и вдруг замечает, что у девочки разорвано платье.

— Что ж это тебе мама платье не зашьет?..

— У меня мамы нету… — девочка снова начинает рисовать.

— А где она? — осторожно спрашивает Ленин.

— Она умерла с голоду… Они все умерли с голоду… — привычно отвечает девочка.

Ленин берет ее под мышки, поднимает и долго смотрит на худенькое личико. Потом усаживает девочку обратно в кресло. Быстро, на носках проходит по комнате. Раз, другой. Останавливается у стола и снимает трубку телефона.

— Два тридцать восемьдесят семь… Наркомпрос? У товарища Крупской кончилось совещание? Попросите ее, пожалуйста, к телефону… Надя, скажи, кто из наших работников может взять ребенка? Может быть, Гиль возьмет? Или Анна Ильинична? Выясни это, пожалуйста, срочно.

Ильич вешает трубку, снимает другую…

— Феликс Эдмундович, у вас там арестованы спекулянты хлебом. Необходимо их немедленно судить и широко оповестить об этом все население. И впредь каждого спекулянта будем судить как организатора голода.

Вешает трубку и сейчас же снимает ее.

— Еще два слова. Как вы думаете — что, если бы ВЧК взяла на себя заботу о детях? Необходимо немедленно все силы бросить на спасение беспризорных детей… Что?.. Ну вот. Прекрасно!.. Ну, я ведь знал, что вы к этому народу неравнодушны… Значит, отныне ВЧК заботится о ребятах.

Кабинет председателя ВЧК.

Дзержинский у телефона.

— Хорошо, Владимир Ильич. Спасибо, чувствую себя вполне прилично. С чехословацкого фронта?.. Да… плохие вести…

Секретарь открывает дверь.

— Феликс Эдмундович, явился комендант Кремля.

— Просите… Хорошо, Владимир Ильич, до утра! Спокойной ночи!

Входит Матвеев. В руках пакет.

Дзержинский встает навстречу.

— Здравствуйте, товарищ Матвеев, садитесь, пожалуйста. (Секретарю.) Оставьте нас. (Матвееву.) Извините. Минуту. (Снимает трубку.) Четвертый. Говорит Дзержинский. Будьте любезны, займитесь вот каким делом: нужно срочно найти место пока хотя бы для десяти очень больших детских домов… Нет, крайне спешно… Что?.. Откуда у вас такие бюрократические навыки? Можно подумать, что вы заведовали царским департаментом, а не ковали лошадей… То есть, как это нас не касается? ВЧК все касается, что нужно Советской власти. Даю срок до завтра. Мебель мы дадим из буржуазных особняков. Только надо пропустить ее через дезинфекцию, — черт знает какая мразь спала на этих кроватях. (Вешает трубку.) Я вас слушаю, товарищ Матвеев.

Матвеев снимает фуражку, вытирает лоб, кладет на стол пакет.

— Продался, Феликс Эдмундович. Вот миллион.

— Значит, приходил?

— Приходил.

Дзержинский звонит. Входит секретарь с бумагой в руках.

— Не входите и никого не пускайте, пока я не позвоню. Что это у вас? (Секретарь кладет бумагу на стол.) Хорошо, я подпишу. Возьмете потом.

Секретарь уходит. Дзержинский хочет отодвинуть в сторону бумагу, но взгляд его останавливает какая-то фраза.

Дзержинский читает. Бледнеет от гнева. Снимает трубку телефона.

— Тридцать второй. (Матвееву.) Извините. Минуту. (В трубку.) Говорит Дзержинский. Вы что? В своем уме? Что вы мне прислали? Какие у вас основания?.. Это все? И на этом основании вы предлагаете расстрел?..

…Мы видим другой телефон, у телефона чекист Синцов.

— Феликс Эдмундович… — говорит он. — Расстрелять его — и крышка! Это враг! Я печенкой чувствую…

— Печенкой? — отвечает Дзержинский. — Скажите Петрову, что я вас арестовал на трое суток… В другой раз будете думать не печенкой, а головой. До свиданья…

…Дзержинский запирает дверь кабинета.

Возвращается на место, садится.

— Рассказывайте.

— Пришел час назад ко мне, в комендантскую, — говорит Матвеев.

— Назвал себя?..

— Константиновым.

Дзержинский мгновение сосредоточенно подумал.

— Продолжайте.

— Держался на этот раз гораздо определеннее. Я должен нейтрализовать охрану, в назначенную ночь открыть ворота Кремля и впустить какие-то части.

— Ни больше, ни меньше?

— Ни больше, ни меньше. За это я получаю миллион чистоганом — вот он — и полтора по выполнении «операции».

— Щедро! Как вы держались?

— Как мы с вами договорились.

— Какие-нибудь дополнительные сведения от него получили?

— Как ни крутил — ничего. Только сомневаться во мне начал. Хитер!

— Боюсь, что здесь дело не только в Кремлевских воротах, — говорит Дзержинский. — Как у вас условлено с этим Константиновым?

— Я должен явиться тридцатого в пять часов вечера по адресу: Малая Бронная, два, квартира тринадцать, со двора, второй этаж.

Дзержинский записывает.

— Тридцатого в пять вечера явитесь туда, — говорит он. — Я пошлю отряд, дом будет окружен. Поручим это Василию.

— Приехал?

— Но помните, товарищ Матвеев: о заговоре мы знаем еще не все, он может быть гораздо шире, чем мы с вами думаем. И глубже. Смотрите, не спугните их преждевременно.

— Понимаю.

— Держитесь спокойно… и правдоподобно, — говорит Дзержинский.

— Я, Феликс Эдмундович, вахлачка такого изображаю. Жадного такого.