Алексей Каплер - Киноповести

— Запомним… ваше превосходительство, — тихо и угрожающе говорит кулак. Он надевает котомку на плечи.

Ленин улыбается.

— Ну вот и договорились… Товарищ Бобылев, проводите.

Кулак испуганно поворачивается. Только сейчас он заметил, что в комнате есть еще люди. Он берет палку и шапку, низко, с притворным смирением кланяется Ленину.

— Прощеньица просим.

— Прощайте!

Бобылев идет вслед за кулаком.

Ленин быстро подходит к Свердлову.

— Слыхали? — с веселым возбуждением говорит он.

— Как он к вам попал?

— Кулак. Пришел поговорить по душам… прощупать… проведать, а не пойдет ли Советская власть на уступки? Это чрезвычайно любопытное явление.

— Он открыто грозил, — говорит Свердлов.

— Ну, разумеется. И обратите внимание — все лозунги эсеровские: «Бедняки — лодыри», «Россия — страна мужицкая»…

— «Деревня без города проживет», — вставляет Свердлов. — Знакомая фразочка!

— Да-да! И, наконец: «Все крестьянство — едино». Прямо Чернов какой-то переодетый!.. Яков Михайлович, вы что-нибудь понимаете в молоке? Как узнать, что оно кипит?

Свердлов подходит и заглядывает в кастрюлю.

— Не беспокойтесь. Я вас буду консультировать. Во мне пропадает великолепный повар. Еще рано.

— Мы слишком мягки, — говорит Ильич, — наша власть иногда больше похожа… на молоко, чем на железо. Диктатура — это большое слово. Мы сказали это слово… Яков Михайлович, пожалуйте сюда…

Оба внимательно смотрят на молоко.

— Нет, — говорит Свердлов, — еще не скоро.

— При этом кулаке просто случайно не было бомбы или револьвера… Они скоро стрелять в нас начнут… А пузырьки? Это ничего, что пузырьки?

— Не имеет никакого значения, — категорически говорит Свердлов, — поверьте моему опыту.

Оба отворачиваются от плиты. В то же мгновение раздается шипение, и за их спинами взвивается белое облако пара.

Молоко растеклось по плите, дымит, горит.

Свердлов хватает кастрюльку, бьет по плите тряпкой, суетится.

Ильич хохочет. Он смеется безудержно, вытирая набегающие на глаза слезы.

И вдруг смолкает.

На пороге кухни стоит бледный Дзержинский.

Ленин быстро подходит к нему.

— Я должен ехать в Петроград, — говорит Дзержинский.

— Что случилось?

— Убит Урицкий.

Дачный поселок.

Рутковский входит в калитку. Быстро поднимается на террасу и проходит в комнату.

В комнате — Новиков, Соколинский; в углу, сгорбившись, сидит рабочий Петров.

— Урицкий уничтожен, — говорит им Рутковский.

— Уже знаем, — отвечает Новиков.

Рутковский резко поворачивается к нему:

— «Знаем»… — передразнивает он. — А вам что помешало?

— Петров, дайте объяснения, — говорит рабочему Соколинский.

Петров молчит. Рутковский выразительно на него смотрит.

— Вы были на митинге?

— Ну был…

— Почему же вы не стреляли?

Петров молчит.

К нему подходит Новиков.

— Тебя спрашивают, Петров.

— Не мог… — тихо говорит он.

— Почему? — осторожно спрашивает Рутковский.

— Не мог… — тоскливо повторяет Петров. — Я его раньше никогда не видал. Вышел на трибуну… он небольшого роста… Старый такой пиджак… Стал говорить про рабочих… каждое слово — правда… Взять, к примеру, мою жизнь… Не мог я стрелять!.. — с душевной мукой выкрикивает он.

Рутковский мягко кладет ему руку на плечо.

— Голубчик, вам надо отдохнуть, поезжайте-ка вы, милый, домой, успокоитесь. Ну, поезжайте, поезжайте.

Он подводит Петрова к двери.

— Он за рабочих… — убеждает Петров.

— Понимаю… понимаю… — ласково отвечает Рутковский… — Всего хорошего, дружок… отдыхайте…

Петров уходит.

Рутковский резко поворачивается.

— Этот человек опасен… Соколинский, возьмите его на себя.

— Сейчас?

— Да. Только не здесь. Уведите подальше.

Соколинский выходит.

Рутковский быстро проходит по комнате вперед и назад.

— Я говорил: убийство Ленина рабочим — бредовая идея.

— Это произвело бы мировой эффект.

— «Мировой эффект»… Идиоты! Просто провалили дело. Каплан здесь?

— В нашем распоряжении три часа. Я еще должен быть в штабе.

— Вы точно установили, что он сегодня выступает?

— Да. На заводе Михельсона. Пройдемте к Каплан.

Маленькая прокуренная комнатка. Всюду окурки. На кровати, заложив руки за голову, лежит Фанни Каплан. В губах папироса.

В комнату входят Рутковский и Новиков. Каплан, не обращая на них никакого внимания, продолжает курить.

— Фанни Каплан! — окликает ее Рутковский.

— Да… — беззвучно отвечает Каплан.

— Решено.

Каплан молчит.

— Вы назначены исполнителем.

— Когда?

— Сегодня.

Каплан молча курит.

— Встаньте! — резко говорит Рутковский.

Не глядя на него, Каплан медленно садится на постели, берет с ночного столика пузырек, капает лекарство в рюмку.

— Фанни Каплан, — говорит Рутковский, — наступает твой день. Ты прожила двадцать восемь лет, но тебя не знает никто. А завтра твое имя вспыхнет на небосклоне истории…

Каплан продолжает отмеривать лекарство.

— …Тобой будет интересоваться весь мир, Фанни Каплан! Каждый будет знать это имя — Фанни Каплан! Это та женщина, которая подняла руку на грозу всего земного шара — на Ленина.

Каплан выпивает лекарство, морщится.

— Перестаньте разговаривать, — резко говорит она. — Дайте револьвер.

Новиков передает ей револьвер, вынимает обойму, показывает.

— Первые три пули надпилены. Видишь? Они отравлены ядом кураре…

В то же мгновение раздаются два далеких, глухих выстрела. Каплан вздрогнула. Рутковский испуганно оглядывается.

Новиков подходит к окну:

— Это, вероятно, Соколинский.

— Но я же сказал, не здесь. Болван!

Еще один далекий выстрел.

Дом на Малой Бронной.

Сквозь чердачное окно виден пустой двор, во дворе — двухэтажный дом.

На чердаке, из которого мы видим двор, Василий, Матвеев, чекисты. Здесь установлены пулеметы.

— Так помни, Василий, — говорит Матвеев, — если мне не удастся выйти, сигнал — выстрел. По выстрелу сразу давайте.

— Ладно-ладно. Иди. Тебе пора.

Матвеев спускается в чердачный люк.

Василий следит за ним сквозь окошко.

Матвеев проходит по двору, переходит улицу, скрывается в парадном.

Стучит в дверь квартиры.

Ему открывает шпик Филимонов.

— Ярославль, — говорит Матвеев.

— Рыбинск. Проходите.

В дверях столовой Матвеева встречает Константинов.

— Мы вас ждем.

Он вводит его в столовую. Здесь человек двадцать — переодетые офицеры.

Все поворачиваются и разглядывают стоящего в дверях человека в ненавистном для них кожаном костюме.

— Здравствуйте, граждане! — говорит Матвеев.

— Комендант Кремля Матвеев, — представляет его Константинов.

Матвеев галантно щелкает каблуками.