Алексей Каплер - Киноповести

— Ну, что с тобой будем делать? Не в свидании дело. Но ведь солгала. Соврала, понимаешь, нам соврала.

Линия не дается Зойке. Она стирает помаду и начинает заново.

— Лиза совершенно права, — откликается Нюра, — не так мы уславливались жить.

Лиза поворачивается к подругам.

— Или вы раздумали, девочки?

— Нет, — говорит Тамара.

— Нет, — говорит Маша.

Лиза садится на перила пароходика.

— Мы поклялись жить чисто, клялись быть честными, принципиальными, смелыми… так?

— Так, — говорит Нюра и подсаживается к Лизе.

— Мы поклялись быть верными в дружбе, быть бескорыстными… так, кажется, девочки?

Остальные девушки тоже подсаживаются к Лизе. И Зойка — последняя.

Теперь они снова вместе, они прижались друг к дружке.

Встречный ветер треплет их волосы.

Портреты этих же девушек на Доске почета, на улице, у заводской проходной.

На фотографиях они улыбаются.

Заложив руки в карманы, останавливается у Доски почета Валетов. Он рассматривает портреты один за другим. Рядом мотоцикл и вся компания. Алеша отстал, он идет, немного пошатываясь.

— До чего же все сознательные девочки, — говорит Валетов, переходя от одной фотографии к другой, — так и светятся новой моралью… трогательно до слез! А если хотите знать — на примере этих девчонок раз плюнуть доказать, что ничего не изменилось… Например, столкнуть их между собой — сразу проснутся нормальные человеческие инстинкты — ревность, зависть, стяжательство… Обыкновенные бабы… Вся эта бригада лопнет в два счета. Между прочим, Митя, я на твоем месте вот бы на кого обратил внимание… — Валетов указывает на портрет Лизы. — Вот это была бы победа… Скажи, что ты давным-давно ее любишь, что с Зоей возился нарочно, чтобы только дразнить Лизу… — Учти — женщина поверит чему угодно, если сказать ей: «Я тебя люблю»…

Из проходной завода появляется вахтер:

— Чего тут околачиваетесь? А ну, давай проходи дальше.

— А может быть, у нас здесь дело? — говорит Карасев, — может быть, мы под твою проходную бомбу подкладываем?

— Давай отсюда, кому говорю… — Вахтер достает свисток и, надув щеки, оглушительно свистит.

— Где бомба? — поворачивается Толя к приятелям, — давайте ее сюда.

Из проходной выходит главный инженер завода Сергей Сергеевич с седым полковником.

— Наш главный, — шепотом говорит Митя и разворачивает мотоцикл.

— Садись! — кричит Митя Алеше. — Живо!

— Эй, ты, Дон-Кихот! Беги! — кричит Карасев.

Компания отъезжает. Вахтер, не переставая свистеть, бросается вслед за ними.

Алеша стоит на пути у Сергея Сергеевича и его спутника.

Те тоже останавливаются.

— Ты что стоишь? — говорит Сергей Сергеевич.

— Вот именно: стою, а не бегу, — с достоинством отвечает Алеша.

— Ну и что?

— А то, что я вас не боюсь.

— Ну и молодец. Сразу видно, что ты герой.

В это время вахтер, от которого удрал мотоцикл, бегом возвращается и хватает Алешу за руку.

— Одного все-таки поймаю…

Но Сергей Сергеевич делает ему знак не трогать мальчика, и вахтер нехотя отпускает Алешину руку.

— Адрес свой хоть помнишь, герой? — спрашивает Сергей Сергеевич.

— Красноармейская тридцать три…

— Ну вот и двигай домой… Пока адрес не забыл…

Сергей Сергеевич уходит со спутником.

— А я никого не боюсь! — гордо говорит Алеша им вслед и уходит в противоположную сторону, распевая песню.

— Ну, с чего он нализался? — спрашивает Сергей Сергеевич, когда они отошли немного.

— Поди их разбери. Молодежь, — отвечает полковник.

— Что ж, дружище, рассказывай — зачем вызвал меня, что за дело… — говорит Сергей Сергеевич.

А в т о р. В эту ночь Сергею Сергеевичу суждено было узнать страшную весть о судьбе своей семьи…

Друзья стоят на бульваре и молчат.

— Что ж делать, — говорит наконец полковник, — шестнадцать лет ты искал напрасно. Я обязан тебе это сказать. Ты должен знать…

Сергей Сергеевич держит в пальцах незажженную папиросу. Полковник протягивает ему горящую зажигалку, но Сергей Сергеевич не замечает этого.

— Когда это было?.. Зимой?

— В ноябре. Кажется, третьего ноября сорок второго… Я сам обнаружил этот список — такой аккуратный немецкий почерк…

Несколько мгновений друзья молчат, не глядя друг на друга.

— Оставь мне папиросу и иди. Поздно, — говорит Сергей Сергеевич.

Полковник уходит.

Сергей Сергеевич сидит, вытянув и скрестив ноги, раскинув руки по спинке скамьи. Рядом — папироса и спички.

Никого вокруг. Ночь. Тишина.

Стараясь не шуметь, на носках, проходит Алеша по комнате. Ему приходится пробираться между обеденным столом, стульями и множеством кроватей и раскладушек, на которых спят его братья и сестры.

— Ну, где ты пропадал, горе мое?

Щелкает выключатель. Мать, приподнявшись в постели, с ужасом смотрит на Алешу.

— Боже мой! Да от тебя водкой несет.

Алеша, пошатываясь, стоит перед матерью.

— Ладно, — вздохнув, говорит она, — ложись. Тебе утром на завод. Господи, что с мальчиком?..

Алеша идет в кухню. Здесь на сундуке его постель. На стене, над сундуком, вырезанные из журнала портреты Фиделя Кастро, смеющегося Лумумбы и маленькая фотография Николая Островского.

Алеша тушит свет и, не раздеваясь, ложится.

Тоненький лучик проникает сквозь дверь из комнаты. Переламываясь, луч рассекает пол, сундук, лицо Алеши и стену над ним.

Алеша лежит с открытыми глазами.

А в т о р. Что же делать, почему все так нелепо получается? Боже мой, что только она подумала!.. И как все кружится, кружится, кружится…

Раздаются глухие удары. Они все громче, все ближе.

Алеша приподнялся, прислушивается. Удары подков совсем близко. Слышно, как конь остановился за дверью, как, бряцая доспехами, кто-то сошел на землю.

Дверь открывается. Наклоняясь под притолокой, в кухню входит Дон-Кихот.

Вероятно, Алеша давно в дружеских отношениях с рыцарем — он нисколько не удивляется его появлению.

— Салют! — говорит Дон-Кихот. — Мечтаешь, как всегда?.. Постой! Что я вижу! Сердечная рана! Как это прекрасно! Я сейчас приготовлю драгоценный бальзам. Берем розмарин, масло, соль и вино…

В руках у Дон-Кихота оказываются какие-то бутылки и пузырьки. Он сливает их содержимое в кастрюлю, зажигает горелку газовой плиты и ставит кастрюлю на огонь.

Алеша садится.

— Я хочу с вами посоветоваться. Понимаете, у меня все время какие-то неприятности. Хочу сделать хорошее, а выходит собачья ерунда. И ребята меня вечно дразнят: «Дон-Кихот», «Дон-Кихот». Мы ведь в школе проходили ваш образ как отрицательный.

— Да что ты? — удивляется Дон-Кихот.

Он подсел на край кровати, уложил Алешу и прикладывает к его груди примочки.

— Честное слово, — подтверждает Алеша, — отрицательный.