Евгений Григорьев - Наш бронепоезд на нашем запасном...

— На Советскую? Это прямо... Налево... Потом — направо, прямо поедете, и вот вам Советская, — и очень удивилась, что он не знает такую простую вещь.

Дом был большой и добрый, с высокой острой крышей, с просторной застекленной верандой.

Кузнецов вылез из машины, взял сверток, запер кабину. Лаяли собаки. Одна — на цепи, другая прибе­жала к калитке. Из-за дома выглянул человек, по­смотрел, прикрикнул:

— Тише, Цыган! Марта! На место!

Собаки замолчали, а та, что была без цепи, закру­тила хвостом.

— Проходи, Николай Дмитриевич, не бойся, не тро­нут, проходи! Милости просим!

Он шагал навстречу, улыбаясь и раскрывая объя­тия.

Был он в возрасте, лет шестидесяти, а может, и бо­лее того. Седой, краснощекий, похожий на тщательно выбритого Деда Мороза. Одет он был тепло и добротно.

В лыжных штанах, в телогрейке из кожи, в крепких ботинках. Только на голове была заношенная шляпа.

— Здравствуй, Николай Дмитриевич!

— Здравствуйте, Иван Саввич!

— Здравствуй, дорогой!

Они обнялись, но не поцеловались.

— Очень хорошо выглядишь. Следишь за собой, занимаешься физкультурой?

— Бывает.

— Молодец! Уйди, Марточка, не мешайся. Офицер, он должен помнить, что он офицер всегда! А я землей занимаюсь. Пойдем, покажу! Тихо, Цыган, на место! Вот две яблоньки посадил на прошлой неделе.

— Хорошо.

— А вот — груши.

— Хорошо.

— Это — тоже яблони. Прошлой осенью собрал, хоть продавай... Там — крыжовник, там — тоже ябло­ни, одна сливка. А здесь — для огорода: лучок, огурчики, укропчик, чтоб всегда под рукой. Ты при­ехал ко мне в гости, а у меня все на столе. Марта, не мешай! Видал, какая ласковая сука? У тебя собаки нет?

— Нет.

— А живешь вроде отдельно?

— Отдельно.

— Заведи. Собака — первый друг человеку, лучше человека, никогда не продаст. Суку бери, она хозяина больше любит. А это у меня вода, колонка. Очень вкусная вода. Черепица, шифер-то у меня ничего, но я хочу черепицу... Помнишь, как на Западной Украи­не, — очень красиво!

— Дом у вас хороший.

— Хороший.

— Много комнат?

— Четыре. И верхняя. Верхнюю сдаем.

— Сдаете?

— А чего пропадать? У нас клиенты постоянные, люди приличные, без детей. А здесь кухню летом буду делать. Оттуда воду подведу...

— Ага.

— Газ тоже. Здесь стол. Навес — и сиди сколько хочешь.

— Здо́рово.

— Воздух какой?

— Воздух прекрасный. Выглядите вы хорошо.

— Каждый день зарядку делаю, обтираюсь. И це­лый день в земле копаюсь. Воздух — это лекарство. Аппетит. Не курю. Ты ко мне по делу?

— Хотел увидеться и поговорить.

— Это хорошо. Старых друзей никогда не надо забывать. Один старый лучше десяти новых. А в на­шем возрасте новых и отыскать трудно. Это — скво­речник. Вот кто настоящие труженики. В прошлом году было у меня семейство — такие молодцы! Заме­чательные птицы! А сейчас жидовье захватило, во­робьи. Поселились с зимы, я думаю, живите, не жал­ко, подкармливал их, а они обнаглели и не уходят. Скворцы летят — занято, и мимо. Я их и так, и так. На­сыпал травленого зерна, они и передохли. А пока я чухался, все скворцы разлетелись. Стоит пустая сей­час, может, кто поселится. Летает один с соседнего участка, я его и так, и эдак приваживаю, что-то он раздумывает. Залезет, посидит, обратно улетает. Я уж весь скворечник вычистил от воробьев, соломки подсте­лил... Не знаешь, в чем дело?

— Не знаю.

— Птицами не интересовался никогда? Напрасно. Птица — украшение жизни. Там у меня турник. Это — площадка для внучат. Как твои дома?

— Ничего.

— Значит, не очень хорошо? Как Алеша закончил школу?

— Заканчивает.

— Учится как?

— Хорошо, без троек.

— Молодец. А девочка как?

— В пятом классе, одна четверка.

— Умница, умница. Это она в тебя такая прилеж­ная. Как Катя?

— Хорошо.

— Не болеет?

— Слава богу!

— Это точно. Работает?

— Дома с детьми. Смотреть надо.

— Правильно рассуждаешь. В тебе это всегда было. Один, значит, тянешь?

— Приходится.

— Тяжеловато.

— Нормально.

— Правильно, жаловаться легче. Сейчас вокруг все только и делают, что жалуются. Надо всегда радоваться жизни, в любом случае. А унылых и жа­лобщиков всегда не любили, во все времена. Человек жить должен — это от природы. А не загибаться. Гитлер, я слышал, всем пессимистам кастрацию делал, чтоб оздоровить нацию. А там — туалет. Я его утеп­лил, можно при любом морозе сидеть сколько хочешь, как у немцев. А на лето я решетки поставил, видишь там, для вентиляции, и свет зря не жечь.

— Хорошо. А как ваши поживают?

— У нас такие дела: я живу здесь, в городе почти не бываю и не хочу. Сплошная суета и нервотрепка. Валентина Михайловна, значит, уехала в санаторий лечиться, мне тоже предлагали. Я раз съездил, даже заболел: пенсионеры — жалуются, ругают, крити­куют, в обмороки падают, водку, опять же, пьют. Это мне ни к чему, грузинские виды, Сочи. Я русскую землю люблю. Смоленщина, Валдай. Рыбу половить, поохотиться. Больше мне ничего не надо.

— А как дочка?

— Татьяна замужем. Институт закончила, три язы­ка знает, работает по этому делу. И муж у нее такой же, за границей сейчас. Родили мне внука.

— Поздравляю.

— Спасибо. Хороший парень. Крепкий, сердитый. Хотели Иваном назвать, в честь меня, но вроде не­современно. Назвали Сашей. Но я не обижаюсь. Лишь бы они росли здоровые. Это — слива. Сколько она у меня крови взяла. Шесть лет над ней бьюсь и — ниче­го. Хотел срубить в прошлом году, пожалел. Дал ей еще один год сроку. Если не исправится, придется срубить. Ну что, Марта, что? Ах ты ласковая, лас­ковая, ну давай, давай! Легла уже, бесстыжая! До чего ж ласковая! Но Цыган лучше, настоящий сторожевой пес! Никого не пропустит! Смотри какой! Цыган! А?!

— Отличная собака.

— Ты-то разбираешься. Да, вот так, значит, живем. Пошли сюда. В общем, жизнь ничего, как говорится, лишь бы войны не было и разных пертурбаций, не дергали бы людей, дали бы пожить тихо и спокойно... А это моя гордость, оранжерея. Заходи.

— Хорошо. Сами делали?

— Как же, сам! Не под силу. Мастеров приглашал.

— Хорошо сделали.

— Хорошо, да не очень. Люди разучились рабо­тать. Не умеют и не хотят. Водку жрать и даром день­ги получать, и власти критиковать, вот, что сейчас в моде. Я с ними здесь целые дни возился. Глаз и глаз, иначе бы мне сделали! Видал, какая красота!

— Да.

— А это, а это...

— Красиво!

— Я цветы всю жизнь любил. И все некогда было заняться. В основном неудобно.

— Я помню.

— Это что, разве на Севере можно разводить цветы? И работа... Кто-нибудь скажет или напишет.

— А чего ж страшного?

— Страшного ничего, но уже отклонение... Наша царица!

— Да, красиво. У вас здесь одни розы?

— Только розы. Ты смотри, Николай Дмитриевич, смотри.

— Красиво.