Александр Миндадзе - Парад планет

— Вы кого-то ищете?

Она вздрогнула от неожиданности, вспомнила про своего нового спутника:

— Нет, просто давно в театре не была.

— Вас как зовут?

— Меня? Валей. Я вам за билет после спектакля отдам, ладно?

— Да что вы, какие деньги… Вы любите Шекспира?

Она по-прежнему сидела в напряжении, всматриваясь в лица людей, сосредоточенно обводя взглядом ряды и ложи.

— Что? — спросила она машинально. — Шекспира? Конечно, еще бы!..

Но вот стал меркнуть свет в зале. Со сцены донеслась музыка. Потом сделалось совсем темно, и тут вдруг вспыхнула сцена, освещенная исступленным светом прожекторов. Мужчина в черном трико сделал шаг к рампе. И зал затих…

Действие захватило ее. Она сидела, чуть подавшись вперед, неотрывно глядя на сцену. Молодой человек ерзал на своем сиденье, украдкой старался заглянуть ей в лицо. Потом, собравшись с духом, осторожно положил свою ладонь ей на руку. Но, увы, она была настолько поглощена происходившим на сцене, что даже не заметила этого его важного жеста… Так они и сидели со скрепленными кистями, словно королевская чета, пока он сам, вздохнув, не отнял руки…

После окончания первого акта она долго и восторженно аплодировала, потом посмотрела на своего соседа, посмотрела по сторонам. Лицо ее стало озабоченным.

— Пойдем. Скорее. — Она поспешно поднялась с кресла. — Слышишь? Пойдем скорее в буфет…

И, не ожидая своего кавалера, начала стремительно протискиваться к выходу.

В буфете она протянула ему десятку.

— Купи лимонада, пирожные. Себе можешь что-нибудь посерьезнее, на меня не смотри…

— Да у меня свои есть, — произнес он не без гордости, денег не взял и встал в очередь.

Когда пили лимонад, она с прежней сосредоточенностью разглядывала входивших в буфет людей. Сталкиваясь взглядом со своим юным спутником, она, казалось, всякий раз вспоминала о нем впервые и поспешно улыбалась.

Но вот она увидела в дверях высокого человека лет тридцати. С ним рядом шла такая же высокая женщина в вечернем платье…

— Нет-нет, ты меня не убедишь, я этого не понимаю. Ты любила его, и ты же прощала ему все эти, мягко говоря, измены. Он что же, мог спокойно прийти в дом с женщиной, и ты спокойно — что? Ставила чай?

Мы снова рядом, друг против друга. Что-то в ней изменилось. Другая кофта. По-другому заколоты волосы. Да и держится по-другому.

— Почему спокойно, — говорит она неторопливо. — И вовсе не спокойно. Ну что же ты думаешь, одних чистеньких, что ли, любят? Ты своему — что, не прощаешь? Я никогда не поверю!

— Но погоди. Прощают тогда, когда думают, что это случайная ошибка. Или — когда женщина полностью зависит от мужчины — только бы остался, только бы не ушел!..

— Ну?

— Но ты разве зависела от него в такой степени?

Она смотрит на меня с сожалением:

— Вот странная! Тебе объясняешь, объясняешь. Я же любила его!

— И поэтому стерпела, когда какой-то женщине он тебя представил как сестру?

— Ну уж нет. Тут я ему, конечно, выдала! Тут уж было вранье! А я говорю: что угодно, но только не врать.

— Это была она, что ли, Светланка?

— Нет, Светланку он ко мне не приводил. Этого еще не хватало — Светланку! Светланку он и скрывал, в том-то и дело. Как будто, мол, к товарищу переехал — после нашей ссоры. А сам, значит, туда, на Ново-Песчаную. Это уж я все после узнала.

— После чего? После театра?

— Ну да… Его видели, как он билеты брал. Мои же девочки, с почты. Они там в очереди стояли… А он, значит, — по записке или еще как… Ну вот, я и пошла на спектакль. На них поглядеть…

— И устроила там скандал…

— Ну как скандал… Поговорили, в общем. Уж, ясно, не целовались…

— А потом?

— Потом… Является в полдвенадцатого. С бутылкой вина. Вроде бы с повинной. Так, мол, и так, Валюша, прости меня… Ну и все сначала… Не знаю, как ты, а я ведь зла не помню. Не скажи он в тот вечер про эти свои планы, может, я бы тут сейчас и не сидела. Представляешь, лежим… На этой, на раскладушке… Ночь… И он мне вдруг все — начистоту. И что он в этот самый, как его, в Бангладеш собирается. И, значит, перед этим с ней расписаться, со Светланкой. А то, если неженатый, могут не послать. «А зачем же ты ко мне-то пришел, дурачок? Ее-то зачем обманываешь?» А я, говорит, не обманываю. Она, мол, в курсе. «Как это — в курсе?» А она, говорит, сама меня послала — иди, мол, и помирись. А то еще напишет. Это я-то напишу, представляешь?.. Вот такая история. Это я его, значит, правду учила говорить, вот он мне и — правду! Эх ты, говорю, уж лучше б соврал что-нибудь… Стою и глажу, у самой слезы… Он, вижу, спит, бутылка, что ли, подействовала — он-то вообще непьющий. Спит. Ну и я, значит, его приговорила…

— Ну и себя, наверное?

— И себя, а что ж делать. Приняла таблетку — димедрол, легла рядом с ним, он даже и не пошевелился. Ну и все… Утром нас, значит, нашли. Соседи запах газа почуяли…

Я протягиваю ей платок. Она вытирает глаза, сидит неподвижно, глядя в сторону. На меня не смотрит. И не надо, теперь пускай не смотрит! Пишу, пишу в своем блокнотике…

— Ну? — спрашивает она вяло. — Что еще?

— Ничего, Валя.

— Пиши-пиши, — усмехается она. — Как это теперь считается — был план или нет? — Смотрит на меня с прежней усмешкой, даже, кажется, с сожалением. — Умышленно или как?

Молчу. Пишу.

Она снова оживляется:

— Но смотри, чтоб его-то там не впутывать. Не надо. Или как считаешь? Он ведь не пострадает? Ведь нет такого закона?

— К сожалению, нет, — говорю я.

Годовалый малыш вцепился руками в спинку кровати, скорчил гримасу, вот-вот расплачется…

А вот он уже на два года старше. Стоит на аллее парка, держит за руку отца, ему спокойно и хорошо.

— Здесь он вылитый ты, Леша.

— Леша? Ничего подобного. Катин овал, губы, не видите?

Мы сидим компанией в обычной комнате, человек десять-двенадцать, смотрим на портативный любительский экран. Где-то сзади трещит кинопроектор.

— Давайте Мишку спросим! Мишка, ты на кого похож — на папу или на маму?

— Да он спит.

— Спит?

— Ну да, заснул. Тише. Леша, отнеси его в кровать…

Хозяин квартиры прерывает просмотр, зажигает свет. А мать берет малыша на руки, несет в соседнюю комнату.

— Подарки в изголовье положите, — советует кто-то. — Утром проснется, вот будет радости…

— Ну что, — спрашивает хозяин, — будем дальше смотреть?

— Леша, прокрути-ка, что ты в Йемене снимал.

— Нет-нет, давайте это досмотрим. Леша, ничего не надо переставлять, включай.

И снова трещит кинопроектор, зажигается экран. Мы снова видим Мишку, сына Леши и Кати, наших дорогих друзей, потом кадры кончаются, тянется длинный кусок ракорда… И вдруг, когда кое-кто из нас уже поднялся с места, на экране возникает новая «тема»… Мы замолкаем, подаемся вперед в удивлении… Та же знакомая комната, тот же диван у стены и стол посередине и за столом — беззаботная, оживленно жестикулирующая компания…