Александр Миндадзе - Парад планет

Потом наступает тишина. Кто-то громко зевает, садится на пол, кто-то приваливается к стенке… Мы сидим в глухом квадратном ящике, в безнадежности заточения.

Руслан придвигается ко мне, шепчет:

— Что ты имела в виду?..

…Потом стоим на улице, голосуем редким автомобилям. Все еще обсуждаем злоключения в лифте… Ночь, горят неоновые фонари, улица пуста. Наконец свободное такси, часть компании уезжает. Альбина напоследок обнимает меня с неожиданной нежностью, чуть смущенно и виновато машет рукой…

Мы остаемся вдвоем с Русланом.

Некоторое время идем молча, я стараюсь заглянуть в лицо своего спутника, но вид у Руслана непроницаемый — ни осуждения, ни обиды. Как ни в чем не бывало, он спрашивает вполне будничным тоном:

— Что отец? Как здоровье? Там все эти разговоры, к счастью, не подтвердились?

— К счастью. Впрочем, он больше не ходил. Ты же знаешь его отношение к врачам.

— Да-да… Ну а этот твой начальник… Аркадий… как его там… Больше не возникал? Нет?

— А почему ты спрашиваешь?

— Да вот… хочу понять, что с тобой происходит. Это что — раздражение? Или тоска? По какому поводу? Что-нибудь конкретное? Или вообще? Это можно как-то сформулировать?

Он расспрашивает мягко, с сочувствием, а я молча шагаю рядом. Но он, похоже, и не ждет от меня слов.

— Неужели нельзя просто прожить день, а? — продолжает он с легким укором. — Просто прожить… Без глубокомысленной мины, без поисков смысла, без самокопания? Хватит, ей-богу. Неужели ты еще не устала от всего этого? Зачем?.. Что ты хочешь изменить? Вот ты, вот я, ночь, река, луна, мы идем рядом… Разве этого мало?

И тут я словно впервые замечаю, что мы вышли на набережную, идем вдоль парапета, и ночь действительно лунная, звездная, катит свои воды река, и нас всего только двое… И я обнимаю Руслана, вдруг приникаю к нему — так просто, без слов.

Потом впереди показывается зеленый огонек такси.

Зал судебного заседания.

Разложив бумаги, сижу за своим адвокатским столиком, вглядываюсь в лица заполняющих зал людей. Самих судей еще нет, пустуют массивные кресла с гербами на высоких спинках, не видно и Костиной на скамье за строгим барьером… «Зрители» усаживаются поудобнее, в ожидании смотрят на закрытую дверь совещательной комнаты. Вот группкой входят в зал девушки с почты в одинаковых мини-юбках, садятся, о чем-то шепчутся, опасливо озираясь по сторонам… А вот и сама заведующая с неизменным ромбиком на лацкане… Кивает мне издали, занимает место рядом со своими девушками… Потом появляется старичок завсегдатай, коротающий свои деньки на процессах…

Подхожу к девушке-секретарю:

— Раечка, вы Федяеву повестку посылали?

— Федяеву? А как же. В первую очередь — ему. — Она отрывает взгляд от бумаг и говорит с улыбкой: — А вас, я слышала, поздравить можно?

— Поздравить? С чем?

— Ну как же. Приговор-то отменили. Помните? Ограбление ларька, там этот Безбородько… В пятницу бумага пришла. Как-никак по вашей кассации, а? Здорово!

Это и в самом деле здорово, это не так уж часто бывает в нашей адвокатской практике, полагалось бы отреагировать, но я говорю:

— И все же, Раечка. В зале его нет.

— Кого нет? Федяева, что ли? Ну, значит, в коридоре где-нибудь курит. Никуда не денется.

Но, помешкав, она все же выкликает фамилию потерпевшего и, не получив ответа, обеспокоенно поднимается со своего места. Мы выходим в коридор.

Там много народу, люди стоят группами у дверей залов, что-то горячо обсуждают. И в эту минуту я вижу Костину в сопровождении двух конвойных. Они движутся гуськом к нашему залу, Костина — посередине, сцепив руки сзади… Она не замечает меня в толчее, проходит мимо…

Раечка-секретарь спрашивает, напрягая голос:

— Федяев? Есть здесь Федяев?

После небольшой заминки к ней подходит незнакомый мужчина.

— Вы Федяев?

— Нет. Федотов я.

— Тогда зачем откликаться? Русским же языком спросила. Нужен Федяев!

…Костина стоит за барьером, смотрит прямо перед собой. Отвечает без заминок, с готовностью, как на совесть выученный урок. Вопрос — ответ… Вид невозмутимый, пожалуй, даже скучающий… Словно и не чувствует устремленных на нее взглядов…

— Обвинительное заключение вам понятно?

— Понятно.

— Вину свою признаете?

— Признаю.

— Есть ли какие-нибудь ходатайства?

— Нет, не имею.

— Садитесь, подсудимая, — говорит судья. — Какие будут ходатайства у представителей обвинения и защиты?

Судья вопросительно смотрит то на меня, то на прокурора.

— У обвинения ходатайств нет.

— У защиты ходатайств не имеется.

— Ваше мнение о возможности слушания дела в отсутствие потерпевшего Федяева… Пожалуйста, товарищ адвокат.

— Минутку! — Молодая женщина решительно поднимается со своего места, подходит к «свидетельскому барьеру». — Минутку, — повторяет она уже более спокойно и, пожалуй, даже требовательно. — Я, значит, от имени потерпевшего. Он не мог явиться в суд из-за крайне тяжелого морального состояния…

— Подождите, подождите, — перебивает судья. — Во-первых, кто вы?.. А во-вторых, из чего видно, что потерпевший уполномочил вас делать в суде заявления…

Теперь уже женщина перебивает судью:

— Я его друг. Потерпевший считает, что его показания на следствии — лист дела шестой, восьмой, двадцать пятый — не нуждаются в подтверждении на данном заседании…

Судья делает нетерпеливый жест рукой:

— Подождите. Кто тут вас так выучил? Нуждаются в подтверждении или нет, решит не потерпевший, а суд. Это во-первых. Во-вторых, где официальный документ о болезни Федяева? Есть такой документ?

Женщина молчит, и судье достаточно мгновения, чтобы сделать вывод.

— Садитесь, пожалуйста, — говорит он и уже не смотрит в сторону женщины, словно позабыв о ней. — Товарищ адвокат, ваше мнение…

— Считаю слушание дела в сегодняшнем заседании невозможным. Даже в случае, если бы потерпевший был действительно болен и даже если бы он представил такой документ, — голос мой срывается, я делаю паузу, пытаюсь погасить раздражение, — слушание дела, на мой взгляд, пришлось бы перенести… В данном деле личность самого потерпевшего имеет принципиальное значение!

— Спасибо. Товарищ прокурор?

Прокурор уже встает, и тут мы слышим громкий голос:

— Да не надо, зачем? Не надо ничего откладывать!

Судья и мы с прокурором разом поворачиваемся и видим Костину, поднявшуюся со своей скамьи.

— Зачем он здесь нужен? Чего мудрить-то? — говорит она с искренним недоумением, обращаясь почему-то ко мне.

— Вам слово не давали, подсудимая, — обрывает ее судья.

— Нет, просто я так считаю… я ж во всем созналась, вину признаю. Чего ж там откладывать? Созналась, признаю, не ясно что ли?