Александр Миндадзе - Парад планет

Она все еще смотрит на меня с недоумением, даже осуждающе.

— Подсудимая, сядьте! — говорит судья резко. — Товарищ прокурор, ваше мнение?

Прокурор поддерживает меня:

— Считаю присутствие потерпевшего в процессе по делу Костиной обязательным.

— Суд, совещаясь на месте, постановил: в связи с неявкой потерпевшего Федяева слушание дела перенести… Обеспечить явку в судебное заседание потерпевшего Федяева…

Гул в зале. Все встают со своих мест. Поднимается и Костина. В сопровождении конвойных идет к выходу. В какое-то мгновение мне кажется, что мы встречаемся взглядами, впрочем, она тут же отводит глаза, смотрит демонстративно в сторону.

…Решительно распахиваю дверь конвойной. Иду по узкому коридору. За последней дверью, в небольшом помещении, я вижу знакомых по залу суда конвойных и чуть поодаль — Костину. Она сидит с отсутствующим видом. Потом поднимает голову и, увидев меня, спрашивает с неприязнью:

— Зачем?

— Что — зачем?

— Зачем ты это сделала? Что ты мудришь?.. Уже бы давно заслушали…

И тут я не выдерживаю:

— Как мне с тобой работать? Как? Я же помочь тебе хочу! Спасти тебя!..

Она в ответ только пожимает плечами. Конвойный смотрит на меня удивленно.

— Нет, ты плечами не пожимай, ты мне все-таки объясни… Я же стараюсь, бьюсь, прости меня, из кожи лезу!.. И зачем? Чтоб ты вставала и делала эти свои заявления… Пойми, ты же мне мешаешь!

— Не мешаю… — говорит она чуть испуганно.

Тут раздается звонок настенного телефона. Конвойный снимает трубку, потом говорит:

— Там машина пришла.

Костина с готовностью поднимается. Кажется, она даже рада возможности прервать наше «объяснение».

— Сейчас, минуту, — говорю я конвойному. И, обращаясь к Костиной: — Нет, погоди. Все-таки объясни мне… толком… я не понимаю…

Она снова ко мне оборачивается, говорит с каким-то даже сочувствием:

— Да нет, я ж не против… Ты работай спокойно. Выступай. Защищай, в общем… Только не надо сюда Виталика…

— Не надо? Почему?!

— Ну как сказать… это ж ничего не даст.

— Это уж я как-нибудь без тебя разберусь.

— Разберешься, конечно… — отвечает она тихо и, взглянув на конвойных, говорит: — Только ты на меня посмотри…

— А что такое?

— Ну как — что такое… Выгляжу-то как?.. Платье вон, да и без прически. В общем, лучше бы он меня сейчас не видел…

— О чем ты думаешь… Валя! — вздыхаю я. Потом встаю и говорю ей спокойно: — Он будет на суде, твой Федяев. Его должны увидеть. Все должны!..

Женщина, выступавшая от имени Федяева, выходит из здания суда. Это она, Светланка. Помешкав, она устремляется в хаос многолюдной, по-летнему оживленной улицы. Походка у нее легкая, какая-то даже веселая… Иду следом. Вместе становимся в очередь на стоянке такси. Вот она садится в машину. Шофер на всякий случай высовывается из окошка, ищет попутчиков. Такси уже трогается, когда я вдруг открываю дверцу, сажусь рядом со Светланкой. Едем.

— Какое место на «Соколе»? — спрашивает шофер.

— Ново-Песчаная, — откликается Светланка.

— А вам?

— Ново-Песчаная, — говорю я как ни в чем не бывало.

— Конец или начало?

— Начало, пожалуйста, — отвечает моя спутница.

— И мне начало.

— Соседи, — улыбается шофер. — Удачно.

— Нет, не соседи, — говорю я. — Я живу на другом конце города. Просто мы с гражданкой едем по одному и тому же адресу.

— Вот даже как? — Светланка наконец поворачивается ко мне, разглядывает. Потом улыбается, что-то развеселило ее. Соглашается с неожиданной легкостью:

— Пожалуйста! Даже хорошо…

Дверь открывает сам Федяев. На нем спортивное трико, кеды. Увидев меня, не выказывает удивления.

— А, очень приятно. Мы — к вам, вы — к нам. Прямо дружба домами! Проходите, пожалуйста.

Квартира небольшая, уютная, планировка мне очень знакома. В какой-то момент кажется, что я очутилась в своем собственном доме.

В гостиной Федяев пододвигает мне кресло.

— Ну, Светланка, чем будем угощать нашу гостью? Когда я был у них в доме, меня здорово угощали. Кстати, у нас сегодня тоже мясо. Пообедаем?

— Спасибо, нет.

— Правильно, не будем впадать в крайности, — веселится Федяев. Он усаживается напротив меня, смотрит выжидательно. — Ну-ну, слушаю вас. Сегодня — как? Ваша профессия позволяет вам со мной беседовать?

— Позволяет.

— В таком случае простите… — и он показывает на свой спортивный костюм. — Как раз собирался бежать, и вы пришли.

— Куда бежать?

— От инфаркта, — смеется он. — Меня тут прижало недавно, врач говорит — бегай, не ленись…

Светланка исчезает на мгновение, тут же появляется. Берет со столика журнал, яблоко и с невозмутимым видом залезает с ногами на диван.

Некоторое время мы сидим молча. Федяев открыто, с каким-то веселым любопытством разглядывает меня. Потом, почувствовав мою нерешительность, приходит на помощь:

— Вы, наверное, хотите мне задать вопрос, да? Почему, мол, я так жестоко с ней обошелся? Я вас правильно понял? Выжал, высосал, свое получил и — бросил?.. Так ведь, в общем, получается на обывательский взгляд…

— На обывательский?

— Да, конечно. Обывательский взгляд учитывает только одну правду — свою. Любовь до гроба. А ведь надо жить дальше, вот ведь беда. Дальше. Не в смысле карьеры. Я никуда не рвусь, я пока всего лишь младший научный сотрудник. Но уже все другое, понимаете? То, что хорошо пять лет назад, уже не годится. Валентина, если хотите, меня вообще родила… Знаете, ракета когда взлетает, где-то в пути ступень отваливается… Картинно очень, да? Но зато соответствует…

Светланка встает с дивана, снова исчезает из комнаты. И снова возвращается. На этот раз она вручает по яблоку и нам с Федяевым. Как ни в чем не бывало залезает на облюбованный диван…

— Ну что вы на меня так смотрите? — продолжает Федяев чуть смущенно. — Я говорю ужасные вещи? Да? Вы знаете, в хорошие времена я бы не отделался испугом. Меня вполне справедливо проткнули бы какой-нибудь там шпагой… Кстати, Вальке надо было родиться в прошлом веке. Она ведь оттуда, у нее все на полную катушку… Ненависть — так она видите как… любовь — так в жертву себя готова… — Он бросает на Светлану взгляд и заканчивает свою мысль: — Кстати, о любви. Я с ней замучился. У нее в душе все кипит, сто градусов, а у меня, видите ли, нормальная температура…

В подтверждение своих слов он беспомощно разводит руками.

Я молчу.

— Так, — переходит Федяев на деловой тон. — Что нужно сделать? Что написать?

— Да нет, писать ничего не надо. Вы уже написали.

— А что тогда?

Я долго смотрю на него.

— Прийти в суд — когда там, тридцатого, что ли? И дать какие-то показания?

— Это ваша обязанность.

— А что я должен говорить… чтобы ее там… ну, чтобы, в общем, ее выпустили… Ее могут выпустить?