Ольга Ясницкая - Кодекс скверны. Разжигая Пламя

Девчонка стонала, давилась, поскуливая; плётчик грубо напирал в экстазе, ничего не замечая вокруг. Двести Третий на ходу натянул маску и, сделав вид, будто только что пришёл из казарменного двора, громко прочистил горло. Надзиратель чертыхнулся и отпустил голову сервуса. Та сразу же вжалась в стену, громко хрипя и отплёвываясь.

– Чего тебе, недоносок?! – рявкнул жирдяй, натягивая штаны.

– Вас это… мастер вызывает, – ляпнул, что в голову взбрело.

Поколебавшись с минуту – видимо, не особо поверил, – плётчик бросил недобрый взгляд на свою жертву, потом на Двести Третьего, и зашагал прочь, бранясь себе под нос.

Сработало. Спугнуть ублюдка удалось, теперь оставалось надеяться, что тот не разглядел его в темноте. Номер, может, и не особо видно, но с таким цветом кожи он здесь единственный. А врагов среди надзирателей лучше не заводить.

Сервус тихо рыдала, продолжая прижиматься к стене, будто та могла её защитить. Потоптавшись в нерешительности, Двести Третий приблизился к несчастной:

– Он уже ушёл. Чего ревёшь?

Девчонка вздрогнула, подняла голову, изумлённо хлопая поблёскивающими в темноте глазищами.

И вот чего так уставилась?!

– Иди к своим, – он потянул её за локоть, помогая подняться, – пока плётчик не вернулся. Или тебе понравилось давиться его жалом?

Она замотала головой, размазывая слёзы по щекам:

– Так мастер никого не звал?

– Какая разница! – Двести Третий раздражённо выдохнул. – Уходи, говорю.

Но вместо того, чтобы убежать, сервус подошла к нему и чуть наклонила голову набок в попытке разглядеть номер. Он смущённо отвёл глаза. Как-то не по себе, когда вот так, в упор, рассматривают.

– Благодарю, Двести Третий! – она вдруг прижалась к нему, обвила руками его шею, уткнувшись носом в грудь. – Ты даже не представляешь, что сделал!

Впервые в жизни его кто-то обнимал, тем более, молодая самка. Она была такой тёплой, мягкой, и от её прикосновения по коже пробежался приятный озноб.

– Можешь называть меня Майей, – отступив, она ласково улыбнулась. – Скоро свидимся, скорпион!

Двести Третий долго смотрел ей вслед, переваривая произошедшее. Видя собратьев, которым повезло обзавестись подружками, он часто воображал, каково это, когда к тебе прикасаются, когда целуют… А теперь, испытав нечто подобное, он даже не знал, что и думать. Её объятие, хоть и подаренное в благодарность, было лучшим, что случалось в его жизни. И плевать, если плётчик решит отомстить, оно того стоило!

Тёмная густая кровь, взгляд, полный безысходности, синяя полоса на стали… Твин переживала этот кошмар вновь и вновь, стоило лишь закрыть глаза.

Альтера бесследно исчезла. Вот уже третий день от неё ни слуху ни духу. Впрочем, так даже лучше. Сначала нужно разобраться в себе и решить, как жить дальше. Правда, к ней уже накопилась уйма вопросов, но они могут подождать. Пока куда важнее выяснить, кем в действительности ей приходится принцепс, и если всё подтвердится… Даже представить сложно, что будет после.

Рядом кто-то прочистил горло. Твин вздрогнула, оглянулась. Восемьдесят Третья укоризненно качала головой, скрестив руки на груди:

– Ну уж нет, так дело не пойдёт, Пятьдесят Девятая.

– Прости, – она шмыгнула носом. – Не заметила тебя.

– Неужели? Да пробеги здесь целый взвод гвардейцев, ты бы даже не моргнула. А мне потом отвечать головой, вдруг что!

Твин виновато потупилась. Подставлять старшую совсем не хотелось, но стоило только оказаться наедине с собой, и она тут же проваливалась в своего рода транс, не замечая ничего вокруг. Оставались лишь мысли, замыленные образы, силуэты и ноющее чувство смутной тоски – предвестницы чего-то недоброго.

– Даю тебе ровно два дня. Разберись уже с собой, наконец, – произнесла Восемьдесят Третья тоном, не терпящим возражений. – И чтоб после – никаких косяков, ясно?

Твин энергично закивала, в очередной раз восхищаясь умением старшей понять и проявить сострадание. Наверное, когда способен ощущать чужую боль как собственную, сложно оставаться безучастным.

Восемьдесят Третья мягко сжала её руку и склонилась над ухом:

– Поговори с ним. Он ждёт тебя.

От её слов нутро похолодело. Но разве сама не хотела того же? Так почему ноги вдруг стали будто сеном набитые, а в животе образовался мерзкий ледяной ком?

– Иди, – подтолкнула старшая. – Я тебя заменю. Два дня, слышишь? Не подведи меня только, Пятьдесят Девятая, иначе собственноручно обхожу кнутом так, что месяц на спине спать не сможешь.

Окинув её благодарным взглядом, Твин неторопливо побрела к кабинету принцепса. Мысль о предстоящем разговоре приводила в неподдельный ужас. Сколько раз она задавалась вопросом – нужен ли он вообще, этот разговор? Может, взять пример с Харо и забить на всё? Какая, к чёрту, разница, отец он ей или нет? Разве это вернёт маму? Разве это освободит её от унизительного клейма?

Какой во всём этом смысл? Для чего принцепс хочет так бесцеремонно вломиться в её жизнь? Для чего ей нужны ответы, изначально бессмысленные по сути? Глупо надеяться, что полегчает, а вот расковыривать старую рану – довольно опасно. Сумеет ли она справиться с этой болью сейчас, когда осталась совсем одна, когда потеряла самое ценное?..

Твин собрала всю свою смелость и постучала в дверь, что тут же распахнулась. Принцепс, бледный, точно лист бумаги на столе за его спиной, вымученно улыбнулся и, посторонившись, пригласил войти.

– Рад, что ты всё-таки пришла, – волнения в голосе он даже не скрывал.

Твин промолчала, не зная, что ответить. Да что там, она не имела ни малейшего понятия, как вести себя с ним и как к нему обращаться.

– Это было не просто… господин.

Он осторожно сжал её плечи и заглянул в глаза:

– Не называй меня так, умоляю!

От его прикосновения Твин съёжилась, мерзкий комок горечи и обиды зацарапал горло.

– И как же мне к вам обращаться?

– Как угодно, Твин. Хочешь, по имени, хочешь – отцом. Тебе решать.

– Отец… – впервые в жизни она произнесла это слово осознанно, в его истинном значении – не вскользь, не втиснутым между фраз, а так, как оно и должно было ею произноситься ещё в далёком детстве.

Видимо, принцепс вообразил себе, что она уже признала в нём родителя, и заключил её в крепкие объятия.

– Доченька моя! Как же ты похожа на свою мать, даже голосом…

Твин осторожно отстранилась, обозначая дистанцию. Не дурак, поймёт. К смергу эти сопли, пусть сначала объяснит, почему его не было рядом, когда маме перерезали горло? Почему она ничего не помнит о нём, кроме мимолётного образа, показанного ей Восемьдесят Третьей?

– Прости. Наверное, я слишком тороплю события, – он смущённо кашлянул. – Давай лучше присядем.