Лариса Кириллина - Принцессы возвращаются домой

Он же явственно помнил, что у Лапушкина в его сейфе зачем-то лежал пакетик с сухариками «Собачье счастье». Даже если это был предмет из описи, ничего не случилось бы, если бы Мардохеев скормил сухарики пуделю, а потом заменил их другими: такие выставлены едва ли не в каждом ларьке.

Пёс устремился за ним, и сержант решил закрыть глаза на маленькое нарушение – ну, подумаешь, собачку впустил, ведь она такая воспитанная, ничего не испортит, никого не укусит… Дежурный у входа болтал по сотовому с подружкой и только кивнул Мардохееву, а на пуделя не обратил внимания.

Коридор был пуст. Обыватели, не занятые перестрелками и коммерческими конфликтами, дружно переместились поближе к природе, и в милиции не толклись ни родственники пропавших старушек, ни старушки с доносами на шумливых соседей, ни владельцы вскрытых квартир, ни другие обиженные и оскорблённые.

Мардохеев зашёл в кабинет. Код от сейфа он знал. Пакетик лежал на виду.

Сержант вынул его и умело раскрыл. Три округлых сухарика выскочило, закатившись под стол.

«Доставай-ка, друг, сам!» – приказал он пуделю.

Тот не заставил себя упрашивать.

Пока он хрумкал добычей, Мардохеев понюхал сухарики.

Пахло вкусно. Интересно, что будет, если это съест человек? Не отравится же? И не превратится в собаку?..

Мардохеев взял на пробу два кусочка и отправил в уже наполненный слюнками рот.

И…

Через двадцать минут из кабинета вышел гражданин в чёрной шляпе, кремовой рубашке, коричневых брюках с эмблемой «Версаче», подобранных в тон носках и ботинках, с элегантной, хотя и не новой борсеткой в руке.

В кабинете же оказался необъяснимым образом заперт большой светлосерый козёл, неистово блеявший и нанёсший своими рогами значительный материальный ущерб казённой мебели и служебным бумагам (между прочим, опись, аккуратно составленную Лесей Птицыной, он просто сжевал!).

Козла отвезли в зоопарк.

А сержант Яков Климович Мардохеев бесследно исчез.

Нигде его не было.

– И всё-таки мне не понятен механизм этой фантасмагории, – озабоченно проговорил за вечерним чаем Аркадий Сергеич.

– Помилуй, какой у фантасмагории может быть механизм? – спросила с обычной своей философской флегмой Наташа. – Я думаю, надо принять всё это как данность и научиться жить, так сказать, на два дома.

– Нет, логика есть везде, даже в фантасмагориях! – возразила Аэлита Касимовна. – Поддаются ведь психоанализу сны и кошмары. А уж в литературных произведениях действует многоуровневая система аллюзий, метафор и смыслов.

– Это не просто литературное произведение, – напомнил Громов. – Родя прав: обычно Гамлеты с черепами в руках просто так не разгуливают по улице.

– А их аналоги – сколько угодно! – не сдавалась его супруга.

– Но где у нас чей аналог? – включился в разговор Родион. – Кто оригинал, а кто копия? Если миры параллельны, то свой клон должен быть у каждого из участников этих событий.

– В самом деле, – поддержала его принцесса Эвлалия. – Симметрия явно нарушена. Откуда взялся, к примеру, и кому соответствует Николай Евгеньевич Лапушкин?

– Никому, – отвечала Наташа. – Это образ всецело идеальный, а потому фантастический.

– Фантастичнее Гронта? – поддел её Родион.

– Конечно, – невозмутимо согласилась она. – Гронт – вполне типичный волшебник. А таких ментов, как Лапушкин, не бывает. Даже в сказочном мире.

– А откуда он взялся, могу догадаться, – сказала Аэлита Касимовна. —Литературными его прототипами интуитивно или сознательно послужили Дон Кихот, Макар Девушкин и Дядя Стёпа, а в кино – Юрий Деточкин и любимый Наташенькин сериальный герой, комиссар Коломбо.

– Да, но я не вижу в том мире ни Наташи, ни Аэлиты Касимовны, – не сдавалась Эвлалия.

– Ты и в этом мире их встретила только недавно, – возразил Родион. – Может, всё ещё впереди!

– Нет. У мага Аскания нет ни дочери, ни жены. При его ремесле и характере такое просто немыслимо.

– Бедный он человек, – пожалела Наташа. – Может, он потому и вредничает, что ощущает свою ущербность и неприкаянность?

– Он безнадежно влюблен в мою мать Килиану, – тихо проговорила Эвлалия.

– Вот видишь! – продолжал своё Родион. – А в этой реальности Аркадий Сергеич даже не знаком с твоей матерью. Зато знает мою, про которую в том мире – ни слова.

Громов вдруг смутился и чуть покраснел.

– Ты… что? – подняла брови Аэлита Касимовна.

– Ничего, – совладал он тотчас с собою. – Тебе показалось.

– Да, как-то всё сумбурно сложилось, – развела руками Наташа. – Я думала, это лишь оттого, что писатель я очень неопытный, к тому же, сочиняя «Принцесс», откровенно дурачилась. Но, видимо, дело не в моём вопиющем дилетантизме. События этих дней развиваются всё стремительнее и совершенно не по сценарию. По-моему, даже с книжкой есть расхождения.

– А экземплярчик у тебя где-нибудь завалялся? – спросил Аркадий Сергеич. – Притащи, мы сличим.

Наташа сходила наверх, в мансарду, и вернулась с книжкой в руках:

– Вот, пожалуйста. Самой любопытно. Давно туда не заглядывала.

Эвлалия взяла знакомый томик «Принцесс», перелистала несколько главок и изрекла с нескрываемым ужасом:

– Это… не то!

– Как – не то? – удивилась Наташа. – Или у тебя другой вариант? Может, дедушка переиздал в новой версии? Файл-то был у него!

Но сличить оба текста оказалось сейчас невозможно.

Клава оставила свою книжку дома, в Москве.

– Давай позвоним и спросим, – предложила Аэлита Касимовна.

Её муж набрал длинный номер, связывавший подмосковный посёлок с черноморской деревней.

Сергей Аристархович не отвечал.

– Он, наверное, на море, рыбачит, – улыбнулся Громов. – Позвоним попозже. А сейчас давайте проветримся! Нам всем очень не помешает небольшой променад перед сном.

Телефон в квартире Лапушкиных надрывался. Ему вторил валявшийся на подзеркальнике сотовый. Но никто не брал ни одну из трубок: вся семья была за городом.

Раскалились и все милицейские телефоны и рации.

На ноги была поднята милиция не только одного района и округа, но и всего мегаполиса. Компьютеры, факсы и принтеры без устали размножали портреты бежавшего из психбольницы Гроссмагуса, исчезнувшего сержанта Якова Климовича Мардохеева и скрывшегося бандита Рогдая Адольфовича Хрякова. Отряды ОМОНА геройски отбивали атаки оголтелых писак и телевизионщиков, штурмовавших Первоапрельское отделение и знаменитую клинику, в которой лежал профессор Иван Иванович Клейнтойфель, временно превратившийся в обычного пациента (впрочем, не слишком обычного, поскольку его палату охраняли два автоматчика). Показаниям сбрендившего профессора верить было нельзя: он нёс какую-то велеречивую чушь о превращении Гроссмагуса в чёрного пуделя и о новом пришествии в первопрестольную самого Сатаны – с цитатами из «Фауста» Гёте (на весьма приличном немецком) и ссылками на бессмертный шедевр Михаила Булгакова…