Анна Мистунина - Пути непроглядные

Ступив на лестницу, Рольван снова, как это было в обители богов, обрел способность понимать чужие языки. Гвейр, судя по всему, тоже: он удивленно охнул возле самого уха Рольвана.

– Боги не могут нарушать Правила, как это делаешь ты, друг, – ответил Каллах.

– Вся моя жизнь с рождения сплошное нарушение правил. Я привык, – казалось, незнакомец печально усмехается в тумане.

– Ты можешь остаться с нами, – продолжил Каллах. – Это не будет нарушением: ты давно уже намного больше, чем человек. Могуществом ты сравнялся со многими из нас. Я не могу обещать, что в Лунасгарде ты обретешь покой, но… лишь потому, что знаю тебя и сомневаюсь, есть ли вообще покой для такого, как ты.

– Благодарю тебя, друг мой. Но ты ошибаешься: я намного меньше, чем человек, а мое могущество – проклято. Я чувствую это тем сильнее, чем меньше остается в живых тех, кого я любил.

По голосу можно было подумать, что он говорит сам с собой. Но Каллах ответил негромко:

– С богами происходит то же самое. Поэтому мы и стараемся любить равных себе.

– Для меня нет и этого утешения.

– Я знаю. Почему ты не позволишь мне даже попытаться тебе помочь?

– Ты помогаешь, прямо сейчас.

Участвовать в таком разговоре было невозможно, он не предназначался для посторонних ушей. Рольвану и Гвейру, о которых снова забыли, оставалось лишь молча идти рядом, смущаться, стыдясь своего любопытства, но все-таки слушать.

– Чем же?! – воскликнул Каллах. – Переводя тебя из мира в мир? Ты и сам бы справился, открыл бы свою беззаконную дверь!

– Я не смог бы… нет, сегодня нет.

– Так смог бы завтра! Ты слишком привык к своему одиночеству, мой высокомерный друг. Я предлагаю тебе возможность это изменить. Не отвергай ее!

– Скажи мне лучше – он жив?

– Вот ты о чем думаешь! – в голосе Каллаха явственно звучало раздражение. – Он жив, но очень стар и прикован к постели. Когда я смотрел туда, он больше походил на труп, чем на живого человека. Я не имею власти в твоем мире, да и если бы имел, от старости исцеления нет, ты знаешь сам. Может быть, сейчас уже…

– Не говори так, – прошептал незнакомец. – Не надо! Если бы я только мог вернуться раньше…

– На что ты надеешься?

– Успеть, – был ответ. – Успеть получить его прощение. Эта надежда единственное, что у меня осталось. Не отнимай ее, Каллах.

– Будь по-твоему, – со вздохом согласился языческий бог.

Они замолчали, и туманное беспамятство вновь стало подкрадываться к Рольвану. Он почти не слышал Гвейра рядом с собой. Незнакомец по левую его руку излучал мрачную силу, как натопленная печь излучает тепло. Если он не был богом, как следовало из только что услышанного разговора, то кем же он был? Колдуном, дрейвом? Но Каллах обращался с ним, как с равным. С некоторой обидой Рольван подумал, что попади в беду этот человек, Каллах не станет развлекаться, делая ставки, не станет молча наблюдать, как было, когда в беду попадала Игре. Он поспешит на помощь. Дружелюбное обращение этого бога при прошлой их встрече ввело Рольвана в заблуждение, но теперь он увидел, как велика пропасть между смертными и обитателями Лунасгарда. Не было ничего, что могло бы объединить тех и других. Помогая иногда людям от скуки или прихоти ради, боги оставались совершенно чуждыми людской жизни, людским надеждам и печалям. Слишком чуждыми, чтобы стоило расходовать на них свою любовь и поклонение.

– Ты осуждаешь нас за долгую жизнь, человек Рольван. Но в ней свои горести, и мы не выбирали, кем нам появиться на свет.

Рольван вздрогнул, испугавшись, что сам того не заметив, заговорил вслух. Но по удивленному вздоху выведенного из оцепенения Гвейра понял – Каллах всего лишь подслушал его мысли. Почему нет, ведь он же бог. Щеки запылали от стыда.

– В тумане некоторые мысли звучат громче слов, – без обиды и насмешки объяснил Каллах. – Ты все правильно понял, но с выводами ошибся.

Отступать было некуда, потому Рольван спросил:

– В чем же?

– Боги нуждаются в смертных больше, чем смертные в богах. Ваши беды кажутся вам бесконечными, но они проходят, как проходит сама ваша жизнь. Мы же остаемся нести память о вас и о множестве таких, как вы. Но и сами мы живем лишь, пока в нашем существовании есть смысл. Пока вы верите нам или отвергаете нас, любите или ненавидите, молитесь нам или проклинаете нас – мы живы. Когда в последнем из миров сотрется память о том, чем мы были…

– Тогда что, вы исчезнете? – недоверчиво спросил Рольван.

– Некоторые говорят так. Другие с этим спорят, но они не убедительны.

Они поднимались целую ночь, а может быть, целый месяц или год – обычной ход времени прерывался на лестнице между мирами. Шагая через светлый проем двери в Лунасгард, Рольван уже знал, чего ему ожидать, и сумел удержаться в сознании. Гвейр рядом с ним пошатнулся, и Рольван безотчетно поддержал его за локоть. Тот благодарно кивнул и встал прямо. Каллах облегченно фыркнул, как человек, в промозглую сырую ночь вернувшийся в дом, где тепло и горит очаг.

Здесь все еще шло пиршество – казалось, оно никогда не прекращается, лишь время от времени сменяются его участники. Среди множества незнакомых лиц Рольван узнал нескольких – красноволосого Лафада, что захохотал при их появлении во весь голос и замахал приветственно огромной кабаньей ляжкой, которую с аппетитом грыз. Он был все так же гол и бородат и казался еще огромнее и заметнее, чем прежде. Карлика в лохмотьях – он взвизгнул, отвернулся с оскорбленным видом, потом оглянулся и изобразил принятый у солдат непристойный жест. Похожего на тидира воина с огромным мечом – в прошлый раз он не обратил на Рольвана никакого внимания, но теперь, проследив за взглядом Лафада, кивнул и подошел ближе. Юноши Юкулькальви с его похожими на птиц подругами нигде не было видно, и Рольвана это нисколько не огорчило. Вся троица казалась ему еще неприятнее, чем карлик, даже если помнить, что именно Айсы вылечили Гвейра от ледяной заразы.

Его взгляд против воли искал другую, но нашел лишь, когда она вскрикнула и бросилась навстречу:

– Вернулся!

Рольван задохнулся, на миг почти лишившись сознания, но богиня спешила не к нему. И даже не к Каллаху. Она с разбегу, позабыв о своем великолепном достоинстве, кинулась на шею незнакомцу, пришедшему с ними. Гвейр, вероятно, до конца не поверивший словам Рольвана о сходстве богини с его сестрой, ахнул.

Нехневен отступила на шаг, все еще держа руки на плечах незнакомца, и спросила:

– А где… Ох, – и ее глаза наполнились слезами. – Мне так жаль!

– Мы оба знали, что этот день наступит, и были к нему готовы, – ответил незнакомец. Поморщившись, добавил: – Но я все еще пытаюсь услышать его у себя в голове и не могу…

– Я понимаю, – сказала Нехневен и обняла его.