Вячеслав Вигриян - Перемещенный

К его удивлению она спустилась на ней сама:

— Ну что, не разочарованы? Умеют пилоты Люфтваффе держать свое слово?

— Я был уверен, что вы не подведете.

— А зря, — лицо смотревшей на него женщины весьма серьезно. Белое, ни кровинки. — Поверьте, соблазн был слишком велик. У всех нас, включая меня.

— В таком случае, что же вам послужило помехой?

— Не поверите — желание мира. Очень уж вы красочно описали эту возможность. Пусть иллюзорную, возможно каждый из нас будет впоследствии жалеть о своем выборе, но, тем не менее, решение принято и принято единогласно.

— Значит, вы дали мне путевку в жизнь?

— Называйте это как хотите: акт доброй воли, счастливое стечение обстоятельств, ирония судьбы… не важно, не имеет значения, — она так и стояла на платформе, не сводя со Степана внимательного испытывающего взгляда. — Знайте, теперь вы надежда не только своих людей, но и наша. Надежда тех, кто устал от этой бесконечной войны.

Он не знал, что сказать: просто стоял бессловесным истуканом и ждал, когда же загрузят первую партию ящиков. Затем вскарабкался к Берте на платформу и та, с лязгом оторвавшись от земли, начала свой путь наверх.

— Это будет нелегко, — наконец выдавил он после молчания, которое обоим показалось вечностью.

Собеседница его согласно кивнула, зябко передернув плечами. В головах обоих, словно в недрах памяти калькулятора, проносились двухзначные, трехзначные, четырехзначные числа со многими нулями в конце. Каждый из них пытался прикинуть: во сколько человеческих жизней обойдется осуществление идеи мирного сосуществования граждан Империи с исконными жителями континента этой древней планеты.

Улуша все еще спала. Степан вынес ее из укрытия и бережно уложил на койку в рубке управления, любезно предоставленную Бертой. Вышел в грузовой отсек, придирчиво оглядел свою добычу. Чтож, еще одна ходка, и последние ящики с оружием окажутся на борту вместе с десятком его людей. Так, что потом? Неужели они возвратятся, наконец, в лагерь после всех мытарств и треволнений, выпавших на долю буквально каждого из его маленького отряда? Даже не верится. Сейчас лагерь казался Степану домом, последней, окончательной точкой прибытия, после которой никуда больше не придется идти. Просто оказаться дома и расслабиться, поболтать, подурачиться с Улушей, вдоволь отведать фирменного грибного отвара Варвары и, чувствуя как у тебя вот-вот снесет башку, начать заливать о своей щедрой на приключения прошлой жизни. Или пуститься в пляс, или песню загорланить во всю глотку — на выбор. Дом — он на то и есть дом, потому что в нем все дозволено.

— Мой дом — моя крепость.

— Вы что-то сказали?

— Да так, мысли вслух.

Хубер, занятый рычагами управления подъемника, осуждающе покачал головой. Степану же было все равно. Душа его пела, душе хотелось праздника. Кофе чтоли пойти опять выклянчить у оберстлейтенантши? Хотя нет, не стоит наверно. Хорошего понемногу. Вот и платформа, легка на помине. Бросился ее разгружать вместе со всеми, горя желанием сдвинуться наконец с мертвой точки, услышать басовитое гудение двигателей дирижабля, несущегося по небу с немыслимой по местным меркам скоростью.

— Степан, еще кое-что надо сделать! — перед ним, позвякивая наградными крестами на кителе, стояла Берта. Вытер пот со лба, мысленно выматерился.

— Что именно?

— Носовой гайдроп. Надо чтобы кто-то спустился по нему и обрубил его у самой земли. Как можно ниже. Кормовой гайдроп мы обрубим прямо здесь.

— Хорошо, сейчас пошлю кого-нибудь. Авдей, — подозвал он своего помощника, и тот незамедлительно подошел. Молча выслушал приказ, по обыкновению нахмурив брови, молча удалился. Степан же вернулся в рубку вместе с Бертой, наверняка зная, что поставленная им задача будет выполнена.

Буквально через десять минут дирижабль дернулся и начал набирать высоту.

— Эта ваша девушка… Что с ней?

— Ничего страшного. Она не больна. Просто спит.

Внезапно накатила усталость. Степан, пристроившийся в ногах у Улуши, и сам был бы не прочь прикорнуть после всех треволнений минувшего дня. Небо на глазах темнело, стали появляться первые звезды. Сейчас «Барон фон Рихтгофен» полз среди них, с легкой, едва уловимой вибрацией рассекая носом воздух. Видя его дремотное состояние, Берта извлекла откуда-то пару байковых одеял, самолично укрыла обоих — его, и Улушу.

— Спите. Завтра в четыре утра мы будем на месте.

Впрочем, тот к кому она обращалась, ее уже не слышал. Так и заснул — сидя, положив голые ноги ведуньи себе на колени.

— Ай да староста! Ай да молодец! Качай его, ребята!!!

Степан, ошалевший от столь бурного проявления чувств, под гиканье и посвисты толпы взлетал вверх раз за разом, ощущая, как сердце его вот-вот выскочит из груди, а барабанные перепонки лопнут от победного крика, который набатом бил на всю округу и, подхватываемый расторопным эхом, уносился в дальние дали, до икоты пугая зверье да пернатых обитателей лесной глухомани. Что и говорить. Повод для радости был. Был повод. Он счастливо улыбнулся, вспоминая свое триумфальное сошествие с небес. С посадочной платформы огненной птицы, да сразу пред ясны очи воинов его небольшого отряда, а точнее дружины, как он гордо именовал его теперь вслух. Ох и нагнали же они тогда переполоху! Сирти-то приготовились к последней схватке, стоически ожидая чего угодно: падения напалмовых бомб, высадку карательного отряда демонов, но вот к столь нетрадиционному появлению пропавшего без вести новоиспеченного старосты они готовы явно не были, — замерли каменными истуканами, выпучив глаза на пол-лица. Так и стояли, пока Степан не подошел буквально впритык, не облапил своими волосатыми граблями самого Коржича — этого седовласого крепыша-старикана с обвислыми щеточками усов на перекошенном нервной судорогой лице. Вот тогда то это светопреставление и началось. Объятьям, дружеским тычкам под ребра казалось не будет конца. Теперь вот качать начали и, похоже, пытка эта затянется надолго.

К счастью, положение сие незавидное собирается спасти Варвара. Вот она плывет словно каравелла, легко раздвигая раздвоенным форштевнем могучих грудей беснующуюся толпу. Приблизилась, гаркнула так зычно, что листва на деревьях едва не осыпалась, а Степан грохнулся из ослабевших рук воинов, ощутимо приложившись затылком к какой-то коряге.

Наступила мертвая тишь. Лица всех присутствующих были повернуты к нему, ожидая, судя по всему, полагающегося по такому случаю напутственного слова. После некоторой заминки, приняв наконец вертикальное положение, Степан приосанился и начал. Видимо вследствие неудачного падения речь его была туманна, расплывчата, полна всяческих намеков и недоговорок. Ясно было из нее одно: теперь сирти непременно победят своих врагов, ураганом пройдутся по их каменным стойбищам, но, тем не менее, вырезать всех подчистую не следует, поскольку, дескать, демоны тоже люди и имеют право на жизнь. Однажды наступит день, и он, Степан, заставит старейшин демонов прекратить эту никому не нужную войну — два таких разных народа станут едины.