Вячеслав Вигриян - Перемещенный

— Скоро будет. Пойдем что ли, незачем тут отсвечивать.

Поляна, избранная десятником для сбора, пока еще пустовала.

— Так что насмотрел то?

— Шесть стволовиков насмотрел, — выразился Степан местным жаргоном.

Стволовиками сирти именовали минометы. Бог знает почему. Порой он и сам ловил себя на мысли, что думает уже так как они.

— Стволовики — это плохо, — Авдей задумчиво пожевал губами. Степан, глядя на свой «второй номер», попробовал сходу определить возраст товарища и почему-то не смог. Безусый, черноволосый, с тонкими, женственными чертами лица. Высокий, худощавый. Авдей походил на подростка лет девятнадцати — двадцати двух, если бы не глаза. Глаза у него были какие-то старые, усталые чтоли. Толи повидал на своем веку паренек немало, толи просто внешность порою обманчива и, на самом деле, ему сороковник, не меньше.

— Можно по топи пройти, я думаю. Тянется она далеко за пределы Черты.

Авдей не ответил. Прислушивался к чему-то, отрешенно поглаживая ладонью рукоять серпака, затем вдруг в какой-то момент расслабился, словно опасность миновала, а через минуту на поляну ступил Осип со свитой: Калиной и Загуней.

— Ну что там у вас? — перешел он сразу к делу.

Степан доложил обстоятельно, описывая увиденное со всеми подробностями. Как и следовало ожидать, именно минометы оказались для Осипа крайне неприятным сюрпризом. Впрочем, Степан отлично понимал своего десятника: шестерка противопехотных минометов не бог весть какая сила конечно, но, при наличии определенной сноровки у обслуги, они вполне себе в состоянии доставить немало печальных моментов. Мины из каждого такого миномета выпускаются с интервалом от пятнадцати до шестидесяти секунд и, если местность тщательно пристреляна, если не поленились поставить вехи, то огонь из них будет не просто плотным, но и хирургически точным. Идея переправы через топь Осипа тоже не вдохновила. Дескать, рискованно и без наличия проверенного брода соваться туда чистейшей воды безрассудство. Нет — так нет. На том и порешили. Дождались, пока подоспеют остальные и, выслушав всех поочередно, двинулись к общей стоянке, крайне удрученные результатами совместно проделанной работы. Больше всех недоволен был Степан: минометы почему-то упорно не шли у него из головы. Чем-то они его цепляли, заставляли думать, прокручивать в памяти увиденное снова и снова. В конце концов плюнул, махнул на них рукой и сосредоточился на своей сверхзадаче: как заставить увязавшихся за ним девушек остаться в стороне от неминуемой бойни. И на этой ниве претерпев полнейшее фиаско, дальше уже просто шел вперед, бездумно передвигая ноги и даже не глядя по сторонам. Впрочем, и смотреть то особо было не на что. Лесной массив, который пересекала сейчас их группа, выглядел на редкость уныло. Деревья, все как на подбор крючковатые, с искривленными стволами, тянули свои кроны куда угодно, но только не к небу. Все они были одного и того же вида, ранее не виданного Степаном, однако это не делало их в его глазах более привлекательными.

Уже вечерело, когда десяток Осипа втянулся в овраг, и, подгоняемый голодом, резво затрусил вперед, следуя его прихотливым изгибам. Минуло еще с четверть часа, пока они, наконец, добрались к концу своего путешествия. Прибыли едва ли не последними — на вертелах уже жарились два матерых кабана, а воины, рассевшись как попало, вовсю угощались дымящимся грибным отваром из большого чана, который с углей снять никто не удосужился: толи надо так, толи просто по забывчивости.

Тяжко вздохнув, Осип пошел докладывать о прибытии старосте Коржичу, поставленному верховодить надо всеми десятниками (пускай временное — но все-таки начальство). Степан же со всеми остальными прямой наводкой побрел туда, куда вели его ноздри. Сначала — следуя за специфическим, ни с чем не сравнимым ароматом к чану, затем гуськом к одной из кабаньих туш, уже изрядно покромсанной но, тем не менее, все еще достаточно мясистой. Срезать куски истекающего жиром нежнейшего мяса с висящей над костром кабаньей туши — удовольствие, которое мог позволить себе далеко не каждый в сверхцивилизованном мире Степана, и сейчас он откровенно наслаждался. Наслаждался первозданностью процесса, наслаждался пьянящим воздухом, наслаждался грибным дурманом. Как человек предусмотрительный, он не только зачерпнул целую флягу, но и доверху наполнил им один из мехов. А затем, после плотного ужина, когда разговоры воинов постепенно начали сходить на нет, а все вокруг окутала вездесущая полуночная мгла, наслаждался Степан и звездами. Отныне чужие созвездия уже не пугали его. Почему — пожалуй он и сам не мог ответить на этот вопрос. Так было — и все.

— Ну и мастак же ты спать! — Авдей разбудил Степана спозаранку, когда утренняя свежесть еще не успела смениться изматывающим тело и душу дневным жаром. — Собирайся, выступаем скоро. К нашим обратно пойдем. Да пошевеливайся, а то что-то ты совсем скис.

В чем-то Авдей был прав — Степан и вправду чувствовал себя преотвратно. Всему виною был злосчастный отвар, сверх меры выпитый им вчера. Сколько же он его тогда принял, дай Бог памяти? Флягу? Две? А хотя какой толк гадать, если мутит так, что впору два пальца в рот совать, пародируя небезызвестного былинного злодея, Соловья-Разбойника, предтечу современных дворовых гопников?

— Воды бы, — прошептал он непослушными губами, стремясь унять очередной рвотный позыв.

— На, держи, — это уже сердобольный Загуня протянул ему мех, и Степан, выдернув зубами деревянную, обитую кожей пробку, приложился к его горловине с такой жадностью, словно не пил как минимум сутки.

Кажется, полегчало. По крайней мере, он мог встать и идти, что и требовалось, впрочем, в данной, конкретной ситуации. Подавляющее большинство воинов было уже на ногах, и лишь некоторые бедолаги, наподобие Степана, поднимались с такими страдальческими лицами, что ему было искренне их жаль. Прошелся чуток, разогревая затекшие конечности, а заодно и мысленно давая себе зарок: никогда не перегибать палку с грибным отваром. Неправильная она у них здесь какая-то, паленая. Толи дело Варварина — от той так плохо никогда не бывает. Ну, или почти никогда.

— Гайда! Гайда! — клич старосты Коржича эхом отразился от стен оврага, и воины, построившись в колонну по три, резво потянулись за своим вожаком.

— Не боись, попустит скоро, — Авдей пристроился к Степану с левой стороны. По правую руку от него бодро вышагивал Загуня, улыбка которого, похоже, никогда не покидала его по-юношески задорного лица.

— Знаю, что попустит, — тяжко вздохнув, Степан сосредоточился на ходьбе: левой-правой, левой-правой.

Вот так, именно в таком темпе и думать о чем угодно, но только не о проклятом зелье и не о еде.