Андрей Уланов - Оружейник

Вообще мне, если подумать, если на что в жизни везло, так это на хороших пулеметчиков.

А вот Тересе — нет. Снять ствол с их отрядного "викерс-бертье" мне удалось лишь с третьей попытки, а лезть внутрь магазинов я даже не пытался. Хватило и просто понажимать на подаватели, чтобы понять — трем из пяти точно хана, еще один уже на пути к могиле и лишь один можно еще кое-как использовать, если повезет. Причина же подобного варварства обнаружилась внутри пулемета. Сильно, очень сильно подозреваю, что товарищи партизаны, несмотря на всю их революционную сознательность, долго перепихивали тяжелое и неудобное оружие друг дружке, пока не нашли самого безответного. А тот, в свою очередь, из всех методов ухода знал один-единственный рецепт: лей больше масла. Это уже само по себе было весело, но дурачку забыли… или сказали не сразу, что масло бывает разное. В общем, пулемет, по большому счету, спасла вторая глупость — это чудило принялось лить свое растительное масло поверх армейской или вообще заводской еще консервационной смазки. Когда я кое-как выбил шплинт, держащий приклад и смог вытащить затвор… ну, тараканы из него не побежали, но это было все хорошее, что можно было сказать о его состоянии.

— Смотрю, ты глубоко погрузился в работу.

До входа, где стояла Тереса, было метров пять, но запах до меня долетел почти сразу. Умопомрачительный, заставляющий терять волю, истекать слюнями и скрежетать зубами. Мясо! Настоящий густой мясной суп, "ранчо канарио" или как его там.

— Пресвятая богородица… неужели у вас так все время обедают?

— А если я скажу "да", ты запишешься к нам в отряд?

— Серьезно подумаю над этим.

Я поискал взглядом в куче ветоши хоть одну относительно чистую тряпку. Без мытья рук можно было и обойтись, в той адской смеси, что у меня сейчас на ладонях, ни одна бактерия дольше трех секунд не протянет.

Тереса тем временем поставила ароматно парящую миску на табурет и присела рядом на колени.

— Что скажешь про наше оружие?

— Ничего, что стоило бы выслуживать приличной женщине.

— Даже так!? — Тереса на миг зажмурилась, глубоко вдохнула, а затем на одном выдохе, в лучшем стиле базарных торговок оттараторила длинную фразу, в которой четверть слов я не узнал вообще, а из оставшихся "дерьмо сына шлюхи" были самыми приличными.

— Примерно, — отложив затвор "виккерса" к остальным частям несчастной пулеметной тушки, я взял одну из винтовок, — посмотри… тут же без всяких инструментов, просто глазами видно, что мушка сбита!

— А, это "маузер" старого Хосе, — понимающе кивнула Тереса. — Он и сам говорит, что винтовка бьет левее… зато всегда в одно и то же место. Так что лучше не трогай… и вообще посмотри сюда!

Я послушно повернул голову, уткнулся лицом в нечто большое и мягкое… а затем плавно завалился на спину.

— М-м-м?!

— Нет, это… пистолет. Извини, у меня… рефлекс…

— М-м-м… — "покет хармлесс" улетел в сторону, а женская рука скользнула ниже… — а с этим рефлексом у тебя тоже все в порядке!

В первый раз все получилось совсем быстро, я и не представлял, что настолько изголодалсяпо женщине. А вот Тереса — представляла и едва мы переползли в глубину пещеры, где валялись овечьи шкуры, как все повторилось еще раз, только уже не в такой бешеной спешке.

Ну а потом — сильно потом — мы просто лежали рядом, остывая. И суп, конечно же, давно был холодный, только есть мне не хотелось. Вообще ничего почти не хотелось, просто лежать и чувствовать рядом женщину, которая на один короткий миг стала твоей… стала одним целым с тобой. И не важно, что с вами было раньше, что будет потом. В жизни по настоящему имеют ценность только лишь вот эти мгновения. А все остальное — просто их ожидание.

— Малыш…

— Эй, не называй меня так. Это ты сейчас рвался к сиськам, словно голодный младенец.

— У тебя прекрасная грудь. Нет, груди, обе. Особенно левая, с родинкой. И потом, тебе самой разве не понравилось?

— Понравилось, конечно. Мне вообще нравится заниматься любовью, разве ты не заметил?! Жаль, мало времени уже на это осталось.

— Не говори так, — попросил я.

— Почему? — вскинулась Тереса. — А… нет, я не жду смерти, не бойся. Мы же коммунисты, нам не пристало верить в эти гадания, предчувствия и прочую бабкину чушь. Просто я знаю, что недолго мне осталось гулять красоткой. Я и так по меркам нашей деревни старая дева, мои ровесницы уже подарили мужьям с полдюжины ребятишек. Вот рожу и эта "прекрасная грудь" — передразнила она меня, — превратиться в собачьи уши. Знаешь, есть такие смешные собаки…

— Спаниели.

— Да, точно. Только я все равно хочу ребенка, хотя бы одного, а лучше двух или трех. Раньше боялась… в Мексике у нас в отряде одна девушка умерла при родах… нас тогда загнали в джунгли, даже деревушки рядом не было… у нас пара человек умели принимать телят, жеребят, но что-то пошло не так. Здесь проще, надо просто сказать в комитет и тебя заберут в Россию или Баварию. Я знаю одну женщину, которая так сделала и потом вернулась воевать.

— А ребенок?

— Оставила, понятное дело, — с легким недоумением ответила Тереса, — не тащить же младенца на войну. Там все продуманно, есть специальные ясли, потом интернат. Мы и детей постарше туда переправляли, у которых родители погибли.

— Да, продуманная система, — кивнул я.

И наверняка эффективная. Интересно, когда её запустили, в конце двадцатых? Еще лет десять и из этих коминтерновских инкубаторов или как их там, вылупиться новое поколение борцов за мировую революцию.

— Мартин… а у тебя есть дети?

— Не знаю. Может и есть…

— Типичный ответ мужчины, — фыркнула Тереса, впрочем, не делая попытки отстраниться, а наоборот, прижимаясь еще сильнее. — Сунул, вынул и убежал. Ну, скажи, что ты не такой, Мартин…

— Я не такой.

— Врешь!

— Конечно, вру. Это сейчас я не такой. А раньше все как ты сказала: сунул, вынул и побежал дальше разжигать мировую революцию.

— Ой, дура-ак, — протянула женщина и, повернувшись на бок, начала гладить меня по плечу кончиками пальцев. — Хороший… вкусно пахнешь… но такой дурак.

— Хм, а я был уверен, что просто воняю потом на всю округу.

— Говорю же — "дурак". До настоящей вони, такой, чтобы до слез прошибало, тебе недели три еще потеть с утра до ночи, не мыться и одежду сутками не менять. Уж поверь… меня когда прислали, здешних героев можно было найти просто по запаху.

— Я знаю, как это бывает.

Так было, когда я впервые попал на фронт. Нас поначалу оставили во второй линии, километрах в пятнадцати от передовой. А вечером на третий день была смена в передовых траншеях. Тогда я впервые почувствовал этот запах — человека, который две недели жил, не снимая шинели, в заполненных водой земляных ямах, среди крыс и мертвецов. Причем они-то сами ничего этого не чувствовали, нос адаптируется еще быстрее, чем сам человек. Думаю, те, кто провел в окопах месяца полтора, уже должны были выработать у себя нечувствительность к боевым газам. Ну разве что кто-то чихнет и скажет "о, посвежело!"