Андрей Уланов - Оружейник

— Все равно дурак, — повторила Тереса. — Эй… Мартин, да обидься же ты наконец! Лежишь тут, как довольное бревно…

— Зачем? Я же и так вижу что ты шутишь. И потом, разве бы ты легла с дураком?

— Красивым и вкусно пахнущим? Спрашиваешь! У меня, чтоб ты знал, уже полгода мужика не было. В своем отряде такого нельзя, вся дисциплина полетит к чертям. У меня был парень из городских, из подполья… мы встречались несколько раз, а потом его арестовали. Он сидел как раз в той самой Аспейтии, что вы собрались брать…

— Может он и сейчас там?

— Нет, в городках маленькие тюрьмы, там долго не держат. Чаще всего заключенных отправляют дальше, в столицу провинции. Иногда — отпускают… иногда — расстреливают. Как повезет. И потом, все равно это ваша идея дурацкая.

— Опять шутишь?

— Нет, не шучу, — Тереса приподнялась на локте, глядя мне в глаза, — Поверь, Мартин… взять город, пусть и небольшой, это замечательная идея! По всей провинции, да что там — по всей Испании люд бы узнали, что мы не просто кучка загнанных в леса и горы бандитов, как из всех щелей говорят власти. Но я не поведу своих людей на верную смерть, а без Пабло нам достаточно людей не собрать.

Я уже собрался ответить… но вместо этого руки сами потянулись обнять, прижать… потом рот оказался очень занят… в общем, продолжить разговор мы смогли не скоро.

К тому же она все равно сразу не поверила. Когда ты говоришь, что твой приятель умеет иногда творить чудеса, люди редко в это верят. Всегда так было, а кто не верит — почитайте, что апостолы пишут. К тому же у Костореза очень специфическая магия.

***

— Дистанция до дерева?

— Восемьсот тридцать метров.

— Точнее!

Когда наш милый доктор выпускает наружу своего мистера Хайда, у него меняется даже голос. Таким хриплым лаем доверчивым пациенткам сложно продать очередное патентованное лекарство или уговорить их на операцию по улучшению формы носа. Зато подавать команды пулеметной роте получается очень хорошо.

— Восемьсот тридцать два метра, — после короткой паузы отозвался Леви.

Косторез кивнул и сделал очередную пометку в своем чертеже. Затем сверился с компасом и махнул рукой Мигелю, скучавшему в обнимку с охапкой шестов.

— Ставь новую вешку вон там, между двумя грядками…

Я даже немного пожалел, что товарищ Винсент не пожелал поучаствовать лично, а ограничился посылкой своего порученца. С другой стороны, именно анархисты раздобыли пусть и потрепанный, но вполне ходовой грузовичок с надписью " Ministerio de Economía Nacional". Бегало детище Карла Боргварда хоть и со скрипом, но выдавая честные тридцать, а под уклон и все сорок пять километров в час, а главное — надпись официального вида работала ничуть не хуже, чем пресловутый шлем Персея. Сразу видно: люди работают, чего-то там меряют, палки ставят, считают… значит, так и надо! А что министерство с тех пор уже успели переименовать обратно в "Ministerio de Agricultura" — ну это же Испания! Мало ли чего еще там учудят в Мадриде… а раз в два года перекрашивать машину, это на одной краске разоришься!

— Давление! Мартин, ты чего, уснул?

— Семьсот пятьдесят три миллиметра ртутного столба, мой генерал.

Взгляд, которым наградил меня Косторез, был далек от приязни. Пожалуй, в лучшем случае он мог сойти за озабоченность, мол, не перегрелся ли ты, друг? День и в самом деле был жаркий, но мой ответ был вызван скорее общей бессмысленностью личного вклада в работу. На ровном участке атмосферное давление вот уже одиннадцать замеров как различалось на одно-два деления. Да и эта разница, полагаю, была вызвана погрешностью барометра. То же самое с температурой и влажностью — с чего бы им отличаться каждые десять метров?

Понятное дело, при такой "работе" очень скоро начинало думаться о другом — тоже понято о чём. Вообще Тереса хотела отправиться со мной и даже переоделась из своего любимого черного набора в крестьянскую рубаху и штаны на два размера шире, но маскарад все равно вышел так себе. Слишком женственные очертания, пока ровно стоит, еще ничего, а если наклоняться, любой мужик на такую… бедра стойку сделает. К тому же, подготовка колдовства это дело больше скучное, чем интересное.

Сейчас вот я наблюдал, как доктор молится стойке анемометра. К этому священнодействию посторонние не допускались, Косторез всегда лично доставал прибор из деревянного ящика, собирал, переносил с места на место и затем вновь укладывал обратно. Довоенная еще работа мастера из Дрездена, длинная фамилия которого едва поместилась на циферблате, а в мою куцую память уже не влезала. Медные чашки, бронзовая окантовка и прочий фыр-фыр-фыр прилагался. Сейчас так уже не делают, любит повторять доктор и тут он прав — кому в здравом уме придет в голову использовать столько цветного металла там, где обычная сталь послужит даже лучше. Вот качество — это да, разве что англичане продолжают заворачиваться, но игрушки для всяких яхтсменов и прочих стоят совсем других денег.

Однако сейчас даже чудо-прибор демонстрировал ту же вялость, что и окружающий его коллектив — чашечки лениво провернулись на пару оборотов и замерли, явно намекая, что если ветер и есть, то строго вертикальный, от раскаленного солнцем гравия.

— Ковбой, подойди…

Мне казалось, что Ковбой давно уже спит, повиснув на руле, но нет — на призыв доктора он среагировал почти сразу. Кепку он, правда, все равно стащил и теперь сосредоточено мял её в руках. Впрочем, со стороны это выглядело вполне правдоподобно — чиновник средней руки распекает проштрафившегося работягу, а тотнеуклюже пытается оправдаться.

— Нужно будет, чтобы колонна остановилась в этой точке.

— Нужно, значит, здесь станут, — рассудительно произнес Ковбой, — это вопрос решаемый.

— Хорошо.

Доктор сел — прямо на обочину, не обращая внимания на пыль и камни — и принялся что-то яростно черкать в своих бумагах, то и дело бормоча при этом "so ein mist", "wahnsinn" и другие математические термины соответствующей направленности. Я заглянул ему через плечо, но, как ожидалось, ничего не понял в мешанине цифр, кривых и прочей высшей кабалистике. Разве что несколько заштрихованных полос показались знакомыми — так доктор обычно изображал параллельный веер.

— Получается?

— Сложно сказать, — Косторез тяжело вздохнул. — Слишком уж много переменных. Будь у меня три-четыре… да хотя бы два моих машиненгевера, с моими унтерами и десяток ящиков schweres Spitzgeschoss, все можно было бы решить в пять минут. А с тем, что есть у этих, — доктор мотнул подбородком в сторону Мигеля, — ты сам рассказывал, какой хлам у коммунистов, а они еще хоть как-то пытаются ухаживать за оружием.

— А вот на этот счет, — сказал Ковбой, садясь в пыль рядом с доктором, — у меня есть одна идея.