Татьяна Иванько - Байкал. Книга 4

Тогда она приподнялась на коленках, обнимая меня и прошептала горячо прямо на мои губы:

– Тогда иди сюда, Огонёчек, милый! Ты у меня в самом сердце горишь…

Я поцеловал её горячо и долго, приклоняя обратно на ложе, утопая в страсти.

– Скажи ещё, любишь меня? скажи ещё! – нетерпеливо и жадно зашептал я.

– Люблю! Люблю! Ох… Так люблю!.. – отвечала она почти беззвучно, топя меня… – Волосы у тебя… полынью пахнут… и горьким мёдом…

Когда мы уснули? Я не знаю, но, проснувшись, я сразу потянулся к ней, скользя ладонями по шёлковой коже, ещё не открыв глаз, я прижал её к себе плотнее, целуя, вдыхая её чудный аромат, я зарылся лицом в её волосы, спутались немного, тонкий шёлк, цепляются за пальцы, как стебельки вьюнков … вот ушко, ложбинка у шеи, я приоткрыл губы, чтобы лучше чувствовать аромат и вкус её кожи… я приподнялся, повернуть её к себе, сжал ладонью грудь, груди у неё немного увеличились теперь, наливаются потихоньку, молоко будет вскоре… она всегда потягивалась, просыпаясь, как кошка и обнимала меня, щурясь от удовольствия и счастья и улыбаясь сладко.

И сегодня потянулась, но что-то переменилось, она не захотела отвечать на мои ласки, отклоняла мои руки, сдвигая с грудей, не пуская между бёдер, уворачивалась от поцелуев, даже накрыла мои губы ладонью, лишь бы не целовал. Во мне снова эта ненасытность, что овладевала мной во всё время с ней, и теперь я почувствовал себя как прежде, когда я терял от вожделения разум, а она не хотела меня… Наконец, я не выдержал и сел в постели, оставив её. Уже давно рассвело, за окнами был уже дневной, не утренний шум, откуда-то слышались голоса, где-то коротко мыкнула корова, перебрёхивались в отдалении собаки, прокричал какой-то странный петух, что он возвещает, полдень? Всё злило меня сейчас и то, что проспали полдня, и что я не могу не обижаться сердцем на то, что ей вдруг вздумалось не хотеть меня…

– Что случилось, Яй? – спросил я, обернувшись и чувствуя, что моя нежеланная ею нагота при свете дня делается непристойной и даже оскорбительной, по всему выходит, надо одеться. Что теперь остаётся?.. и восвояси пора, сколько я не был в Кемете, больше суток, не хватились бы…

– Не знаю, как-то… Мы не повредили ему, как думаешь? Ну… – она посмотрела на меня, какая-то бледная сейчас, и веки опухли, будто плакала.

– Да… не должны, – немного растерялся я. – Но… если не хочешь, не станем.

Я поднялся, оглядываясь в поисках одежды, разбросали всё… И вдруг, неожиданно для самого себя, спросил:

– Яй, а если это сын Кратона? Не мой, а его? Ведь он наследник Кеми тогда…

– Ты… чего?.. Говоришь-то что?.. Как такое может быть? – удивилась Аяя, и даже села, глядя на меня.

– Ну… как… Может ведь, – пробормотал я, жалея, что затеял этот разговор. Нехороший разговор. От ревности и затеял. Едва что-то не так, как я хотел, я сразу начинаю ревновать и думать, что она меня не любит…

– Не может этого быть, как тебе не стыдно!?.. – сказала Аяя. – И не говори больше, что наш сын – наследник Кемета. Где Кемет и где мы с тобой ныне…

Она поджала губы обиженно, накрываясь покрывалом до подбородка.

– Яй, он женился, – сказал я, сердясь, что она укрылась, несмотря на жару, не хочет быть обнажённой передо мной, вот и сказал ей о Кратоне, как она теперь будет? Заплачет или взревнует?

Но случилось более странная вещь.

– Кто женился? – едва ли не с раздражением спросила она.

– Как кто? Кратон. Кратон женился на Уверсут.

– На Уверсут? – Аяя улыбнулась. – Ну… что… она красавица… Слива, полная сладчайшего сока.

Я засмеялся, очень верно, должно быть Уверсут жаркая любовница, глаза маслом для ламп горят, того гляди жаром окатит любого, кто рядом. И моё ретивое отпустило, не думает она о Кратоне с любовью, коли не ревнует…

…Но это было не совсем так. В это утро как-то занеможилось мне, потому думать о Кратоне или о том, чтобы любиться, я не могла вовсе, но когда Огник, улетел, чересчур поспешно, обиженный всё же на меня, я не могла не вспоминать его слов о нём. Значит, получается, мы с Кратоном… значит, я не любила его, и он тоже меня не любил? Но это было не так. Совсем не так. Конечно, я не чувствовала к нему того, что теперь к Огню, это даже не было похоже, но я любила Кратона, он был добр и нежен со мной, и смотрел на меня так, словно для него счастье уже это – просто смотреть на меня. И уж ревновать вообще никогда не приходило ему в голову, не то, что Огник, на пустом месте кочку найдёт, даже придумает и об неё споткнётся. Мне с Кратоном было очень хорошо и легко. И теперь, бывало, я даже скучала по нему, оставаясь одна.

Совсем не то с Арием, милым моим Огнем. Никакой простоты, когда его нет, я только и думаю о нём, только и жду его, прислушиваясь к ветру, приглядываюсь к теням, не спускается ли с небес, мой прекрасный Арий? А когда он рядом, я сгораю от страсти, и мне страшно временами, кажется, он разлюбит меня, за то, что я слишком уж его люблю, и ещё, потому что я такая глупая, ничего не знаю, и говорю одни глупости, как ребёнок, кому такое понравится? Кому нужна возлюбленная, тем более жена, безмозглая и бестолковая? Любому надоест. Вот, хоть и говорит, что любит и всегда будет любить, а улетает ведь… Вем, что надоть ему лететь, а не могу не думать, что улетает, чтобы и не возвращаться к такой глупой.

Ребёнок Кратона… что удумал… а что если Арий это себе в ум возьмёт и оставит меня? Если станет ему противно быть со мной, потому что был Кратон? Но…

Я расплакалась. И проревела так долго, что разболелась голова, и нос заложило. И ещё дольше бы проплакала, если бы Эрик не зашёл ко мне в домик.

– Аяя? Ты чего это? что ты плачешь?.. Боги… что случилось? – всполошился он, спеша подойти.

Я села, одеться я успела, конечно, и даже причесалась, правда, кое-как, ещё Огник был, надо же было проводить, но теперь, должно быть, совсем растрепалась…

…Верно, глядела Аяя не очень ладно, коса кривая и распустилась и с конца и у висков сильно, платье скосилось, обернувшись вкось вокруг неё, но сегодня я разглядел живот, вернее, животик, он был ещё маленький, но уже несомненный. Я не видел до сих пор живота. Когда-то я не дал ей родить сына Марея, чтобы её место заняла моя дочь, вот такими мелкими вещами некогда был занят Сил Ветровей. А теперь она носит славного здорового мальчика, сына Арика. Именно его, я это чувствую абсолютно отчётливо. Удивительное дело, в Аяе я лучше всего это чувствую, словно вижу мысленным взором, в своих жёнах так не чувствовал своих собственных детей.

Она села, хлюпая, но, переставая плакать, с усилием вдыхая, чтобы остановить слёзы, совсем расквасившие её лицо.

– Ты что плачешь? Арий давно улетел?

– А… ну… час назад, наверное… а может и больше…. – кое-как переводя дыхание, проговорила Аяя, высмаркиваясь в потиральце.